Правосознание и правопонимание: диалектика взаимодействия

Н.В. ЕВДЕЕВА,
кандидат юридических наук, ассистент кафедры теории и истории государства и права ГОУ ВПО «Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского»
 
О.Ю. ПЕРОВ,
юрист юридической группы филиала «Поволжский» ЗАО «Райффайзенбанк Австрия» (Нижний Новгород)
 
В  юридической литературе существует множество определений понятия правосознания. В общем виде оно определяется как «совокупность взглядов, идей, представлений, а также чувств, эмоций, переживаний, выражающих отношение людей к действующему или желаемому (допустимому) праву и другим правовым явлениям»[1]. Правосознание является формой, или видом, общественного и индивидуального сознания.
 
Поскольку правосознание является видом сознания, ему свойственны черты и признаки последнего. Сознание в философии трактуется как способ восприятия мира и способ протекания внутренней жизни человека. «В этот способ входят, во-первых, система значений, в которых происходит видение и мышление, во-вторых, механизм формирования ожиданий на основе увиденного, в-третьих, механизм соотнесения ожиданий и восприятия, в рамках которого система значений меняется.»[2] И.М. Максимова верно полагает, что «именно в сознании синтезируются динамические модели действительности, при помощи которых человек ориентируется в окружающей физической и социальной среде. Сознание определяет предварительную мысленную модель действий человека, его способность отдавать себе отчет в том, что происходит в нем самом и в окружающем мире… Сознание осуществляет контроль и управление поведением человека»[3].
Правосознание заключается в обобщении, оценивании, целенаправленном отражении и конструктивно-творческом преобразовании правовой действительности, в предварительном мысленном построении действий и предвидении их результатов в правовой сфере, в разумном саморегулировании и самоконтроле. Правосознание обусловливает поведение человека в правовой сфере, формирует его поведение и внутренний план правовой действительности. «Правосознание по своей природе — это именно осознание права. Правосознание (как и осознание) есть выражение и проявление разумной, рассудочной деятельности человека.»[4]
В общем виде структура правосознания такая же, как и структура сознания, и включает в себя две стороны — ценностно-эмоциональную (гуманитарную) и познавательную. Первая сторона правосознания состоит из правовой психологии. Это чувства, эмоции, в которых выражается отношение к правовой сфере жизни общества и ее составным элементам, в том числе к праву. Еще один элемент — поведенческий, выражающийся в правовых установках. «Правовая установка — это определенное психологическое состояние субъекта, сформированное условиями его жизни, воспитанием, в том числе правовым, основанное на принятии ценностей, закрепленных правом. Правовая установка — это предрасположенность личности, ее психологическая готовность к соблюдению норм права.»[5]
Вторая сторона правосознания отражает процесс и результат осознания правовой действительности, при этом процесс и результат осознания правовой действительности выступают ее элементами. В рамках этой стороны можно выявить связь правосознания и правопонимания.
Единого определения правопонимания в общей теории права не сложилось, а существующие дефиниции немногочисленны. Так, по мнению В.Д. Перевалова, «правопонимание — это научная категория, отражающая процесс и результат целенаправленной мыслительной деятельности человека, включающий в себя познание права, его восприятие (оценку) и отношение к нему как к целостному социальному явлению»[6]. П.А. Оль считает, что правопонимание — «интеллектуальная деятельность, направленная на познание права; отдельные элементы познавательно-правовой деятельности (восприятие правовых явлений, представление о правовых явлениях и праве в целом, понятие права), а также совокупность (или система) интерпретируемых правовых знаний, полученных в результате познавательно-правовой деятельности»[7]. А.И. Овчинников отмечает, что правопонимание — «научная категория, выражающая процесс и результат мыслительной деятельности человека, включающий в себя познание права и его оценку как целостного явления»[8]. По мнению Н.Д. Железновой, «правопонимание тождественно термину “познание права”, или “правопознание”», хотя она отмечает, что «правопонимание выступает специализированным направлением познавательной деятельности, обладая, следовательно, всеми ее признаками и свойствами»[9], но не подменяет ее, является только ее видом.
Большинство ученых отождествляют правопонимание с правопознанием, что не совсем верно. Правопонимание — более узкая по смыслу категория, нежели правопознание. По мнению А.И. Бобылева, «правопонимание представляет собой мыслительную деятельность человека, обеспечивающую познание права как целостного социального явления, его соотношения с государством»[10]. Действительно, правопонимание обеспечивает познание права, а отнюдь не является его синонимом, не отождествляет собой познание права. Любое познание, в том числе познание права, представляет собой «усвоение чувственного содержания переживаемого, или испытываемого, положения вещей, состояний, процессов с целью нахождения истины. Познанием называют как (неточно) процесс… так и результат этого процесса… в познании, т. е. содержится оценка, которая опирается на опыт»[11].
Процессу познания свойственно описание и объяснение познаваемого объекта[12]. Познание осуществляется посредством интеллектуально-волевых средств, которыми выступают прежде всего понимание и сознание. Правопонимание — только один из способов познания права. Среди иных способов можно назвать осознание, описание, уяснение, толкование и др.
Следует согласиться с мнением ученых, что правопонимание — это целенаправленная интеллектуальная мыслительная деятельность человека. В правопонимании можно условно выделить так же, как и в познавательной стороне правосознания, два элемента — правопонимание как процесс и правопонимание как результат. Правопонимание соотносится с правосознанием в рамках познавательной стороны последнего.
Первый элемент познавательной стороны правосознания — процесс осознания правовой действительности — включает в себя понимание, освоение, накопление знаний о правовой действительности. Именно в рамках этого элемента и осуществляется процесс понимания права, или правопонимание как процесс, выступающий основой процесса осознания правовой действительности. «Речь идет о том, как люди понимают и воспринимают право, как его осознают, каким хотели бы видеть право в идеале. Отсюда термин — “правосознание.»[13]
Правопонимание как процесс — это целенаправленная интеллектуальная мыслительная деятельность человека, представляющая собой процесс идентификации, осмысления, оценки права как самостоятельного социального феномена и его проявлений. Сущность правопонимания в процессе осознания права заключается в поиске «координат» права, ответа на вопрос, что такое право, в чем оно выражается, какие имеет формы и т. д.
Структуру правопонимания как процесса составляют субъект, объект и содержание.Субъектом выступает человек. Им могут быть люди, как имеющие специальные познания в области права, так и не обладающие таковыми. Наиболее распространена классификация по уровню правопонимания. Этот критерий классификации совпадает с критерием классификации субъектов правосознания — уровнем правосознания. Правопонимание — база правосознания, поэтому и критерии похожи, что подтверждает взаимосвязь и включенность правопонимания в правосознание. Субъектом правопонимания как процесса всегда выступает конкретный индивидуум, где правопонимание является интеллектуальной деятельностью, связанной с конкретным человеком.
Классификация субъектов по уровню правопонимания:
· «лица, не имеющие специальных юридических знаний, но в силу разных причин сталкивающиеся с правовой действительностью»[14]. Обладают обыденным правопониманием, не отличающимся от обыденного правосознания и совпадающим с последним. В обыденном правосознании познавательная сторона малоразвита, преобладает эмоциональная. Познавательная сторона строится на остенсивных определениях, которые основаны на чувственных восприятиях (зрительных, слуховых, тактильных и т. д.) и раскрывают значение терминов (то, что эти термины обозначают). Обыденное правопонимание также строится не на рациональной составляющей, а на эмоциональной. Все представление о правовой действительности на обыденном уровне правосознания и правопонимания сводится к некоторому хаотичному и случайному набору первичных представлений о праве или каких-либо его элементах;
· лица, профессионально занимающиеся юридической деятельностью; обладают профессиональным или практическим правопониманием;
· лица, занимающиеся изучением права на научном уровне, или ученые-правоведы; обладают научным или теоретическим правопониманием.
Правопонимание последних двух групп субъектов (профессиональное и научное) не совпадает по объему с соответствующими уровнями правосознания в силу того, что познавательная и эмоциональная стороны профессионального и научного правосознания являются развитыми.
Объектом правопонимания как процесса выступает право как социальное явление в наиболее общем виде, отдельные его проявления. «Объектом правопонимания могут быть право в планетарном масштабе, право конкретного общества, отрасль, институт права, отдельные правовые нормы. »[15] Объектом правопонимания выступают отрасли, институты права, отдельные правовые нормы в смысле их анализа как составных частей права или его проявлений. Объект правопонимания уникален и отличается от объекта правосознания, которым являются вся правовая действительность или ее составная часть, разнообразные правовые явления.
В последнее время объект правопонимания получил расширительную трактовку — в него стали включаться иные правовые явления, анализ их содержательной части, их юридическая или правовая характеристика (например, правопонимание ценных бумаг, налога, устава юридического лица, государственности[16]). Однако такое расширительное толкование не совсем корректно, приводит к смешению с таким понятием, как правовая природа того или иного явления.
Содержание правопонимания как процесса проявляется в его признаках. Это всегда деятельность человека. Она является целенаправленной интеллектуальной мыслительной деятельностью, представляет собой процесс идентификации, осмысления, оценки права как самостоятельного социального феномена и его проявлений.
Качественная, рациональная сторона содержания правопонимания как процесса обусловливается его видом, т. е. содержание обыденного, профессионального и научного правопонимания различно, поскольку не совпадает по целям, способам понимания права (чувственный, рациональный и др.) и достигаемым результатам.
Второй элемент познавательной стороны правосознания — результат осознания правовой действительности — состоит из знания права и правовой идеологии. Знание права представляет собой информационный элемент, который отражает минимум информации о праве или конкретном законе[17]. Правовая идеология — это совокупность правовых идей, воззрений, теорий, концепций, которые оценивают правовую реальность. В таком построении правопонимание занимает базовую позицию, выступает основой как в знании права, так и в правовой идеологии.
Правопонимание может быть определено именно как результат целенаправленной интеллектуальной мыслительной деятельности человека или группы людей, представляющий собой идеи, взгляды, теории и т. п. о праве как самостоятельном социальном феномене и его проявлениях.
Субъектом правопонимания как результата могут выступать не только конкретный человек, но и группа людей (коллективный субъект). Происходит это из-за того, что правопонимание может сформироваться в виде какой-либо теории, доктрины или школы, и трудно выделить конкретного ученого, сформулировавшего определенное учение о праве. Существуют скорее группы ученых, разработавших ту или иную теорию правопонимания, которой могут придерживаться неопределенное количество людей, что дает основание утверждать не только об индивидуальном субъекте правопонимания, но и о коллективном. «Хотя правопонимание индивидуально, схожее представление о праве могут иметь группы лиц, сообщества, социальный срез, ранее определяемый как класс.»[18]
Объект правопонимания как результата совпадает с объектом правопонимания как процесса, т. е. это право как социальное явление в наиболее общем виде, отдельные его проявления.
Содержание правопонимания как результата заключается в том, что правопонимание — сложившиеся представления о том, что есть право, являющиеся результатом целенаправленной интеллектуальной мыслительной деятельности человека. Качественная, рациональная сторона содержания правопонимания как результата зависит не только от вида правопонимания как процесса, но и от уровня правопонимания.
Правопонимание, как и понимание вообще, имеет низший и высший уровни. Низший уровень (или псевдокоммуникативное, поверхностное правопонимание) — это набор представлений, описаний права и его проявлений, перечисление его свойств, некий набор экспериментальных данных о праве и его проявлениях, которые выступают содержанием правопонимания как результата. Низший уровень можно охарактеризовать как неустойчивое, поверхностное, обыденное представление о праве, предпонимание на пути к высшему правопониманию и знанию о праве и его проявлениях. Этому уровню соответствует обыденное правопонимание.
Высший уровень правопонимания как результата — это целостная, взаимосвязанная, внутренне структурированная система знаний и представлений о праве, его сущности, содержании, формах его проявления, структуре, функциях и др. Этому уровню соответствует прежде всего научное правопонимание. В высший уровень правопонимания как систему входят сформировавшиеся понятия права и их определения.
Особый вид высшего уровня правопонимания — доктрина права — является «научным (подвергнутым научному осмыслению и оценке) сегментом тех знаний и суждений, которые закрепились в общественном сознании применительно к наиболее общим вопросам и проблемам права, его обоснованию, оценке, социальной роли, сущности и формам проявления»[19].
Профессиональное правопонимание занимает промежуточное положение между низшим и высшим уровнями, поскольку не всегда отличается систематизированностью и соответствующим уровнем научного обобщения, характерным для научного правопонимания.
Правопонимание выступает основой и в знании права, и в правовой идеологии. В знании права может присутствовать правопонимание всех уровней, в правовой идеологии — только научное (теоретическое). Однако ошибочно отождествлять правовую идеологию и научное правопонимание. «Примерами правовой идеологии как способа правового осознания действительности могут служить гегелевская философия права, естественно-правовая, позитивистская, марксистская доктрина государства и права, многие современные концепции правопознания. »[20]
Недопустимость отождествления обоих понятий объясняется более широким объектом правовой идеологии по сравнению с объектом правопонимания. Так, Н.Д. Железнова полагает, что необходимо различать правопонимание и правовую идеологию как элемент правового сознания. «Содержание правосознания выступает как результат психического отражения правопонимания в сознании субъекта, в то время как правопонимание является объективно существующим результатом развития правовой мысли, выраженным не в форме убеждений и ценностных установок (т. е. феноменов идеальной, мыслительной природы, тем более подвергнутых влиянию эмоциональной сферы индивида или группы), а в форме научных, теоретически обоснованных суждений, объективных посредством их отражения в принципах и нормах права, а также в научных трудах. Правовая идеология субъекта как часть его сознания не является объективной, она субъективна как любой результат деятельности мозга, и вследствие этого не совпадает с правопониманием (доктриной права), имеющей научно обоснованный характер вследствие длительной духовно-практической деятельности по ее формированию, имеющей к тому же исторический характер», — пишет она[21].
Однако основание разграничения обоих понятий спорно, так как правопонимание как результат является более широким понятием и может включать в себя не только теории, доктрины права, но и первичные представления о праве конкретного индивида (низший уровень правопонимания). Правопонимание не всегда является объективным, оно может быть и субъективным. Правосознание также может быть как индивидуальным, так и коллективным (групповым, массовым), вследствие чего правовая идеология может носить общественный характер и быть объективной.
Правопонимание является базой, фундаментом, основополагающим элементом познавательной стороны правосознания. Прав Н.Н. Вопленко, считающий, что «хотя правосознание в целом представляет собой форму освоения и отражения правовой действительности, предстающую в виде системы идей, взглядов, теорий, эмоций и настроений, профессиональное правосознание юриста — это прежде всего профессионально необходимые знания, навыки и умения… Правопонимание в любом случае предстает как системообразующий стержень правосознания»[22].
Несмотря на то что правопонимание — составной элемент правосознания, оно все же имеет самостоятельное значение. У правопонимания есть отличительный объект, содержание, а также общие с правосознанием и отличные от него функции. Общими функциями правопонимания, присущими и правосознанию, являются следующие:
· познавательная — правопонимание собирает в себе комплекс знаний о праве как о едином целом;
· оценочная — с помощью правопонимания оцениваются, анализируются все элементы права;
· регулятивная — правопонимание оказывает общенормативное воздействие на поведение людей;
· прогностическая — правопонимание прогнозирует состояние права в будущем, выявляет его противоречия;
· коммуникативная и эвристическая — правопонимание позволяет индивиду ориентироваться в правовой сфере жизни общества и в конкретной правовой ситуации, осуществлять выбор и принимать решения и на основе этого выявлять, обозначать и раскрывать альтернативы уже имеющемуся знанию о праве (в рамках герменевтико-юридического процесса)[23].
Правопонимание (прежде всего высшего уровня) имеет и самостоятельные функции. Н.Д. Железнова выделяет следующие функции правопонимания:
· научное обоснование права — в контексте развития логически завершенного категориального аппарата мыслится развитие правовой науки, целью которой является полное описание закономерностей развития предмета — права;
· мировоззренческую — служит основанием связи правовой доктрины и принятой в данном обществе политики с учетом духовных традиций общества;
· утилитарную — проявляется в систематизации и формализации правовых ценностей;
· эвристическую — служит основанием развития науки о праве, достижения нового уровня познаний о праве;
· организаторскую — выступает основанием разработки научной базы практической юридической деятельности[24].
Таким образом, правопонимание, с одной стороны, является основой в познавательной стороне правосознания,  а с другой — занимает самостоятельное место и выступает отдельным элементом внутренней стороны правового воздействия.
 
Библиография
1 Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: Учеб. — М., 2004. С. 240.
2 Нуждин Г.А. Сознание и его структуры. Режим доступа: http://philosophy.allru.net/pervo.html
3 Максимова И.М. К вопросу о правосознании (теоретический аспект) (юрид. записки кафедры гражданского права и процесса): Сб. науч. ст., посвящ. 70-летию д-ра юрид. наук, проф. Н.А. Придворова. — Тамбов, 2005. Вып. 1. С. 44.
4 Абратимов С.А. Исследование правосознания: Онтологический аспект // Сибирский юрид. вестник. 2001. № 1.
5 Черданцев А.Ф. Теория государства и права: Учеб. — М., 2001. С. 333.
6 Перевалов В.Д. Теория государства и права: Учеб. / Под ред. В.М. Корельского и В.Д. Перевалова. 2-е изд., изм. и доп. — М., 2001. С. 222.
7 Оль П.А. Правопонимание: от плюрализма к двуединству: Моногр. — СПб., 2005. С. 16.
8 Овчинников А.И. Правовое мышление: теоретико-методологический анализ: Моногр. — Ростов н/Д, 2003. С. 14.
9 Железнова Н.Д. Правопонимание и судебная практика: теоретические проблемы взаимодействия: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Н. Новгород, 2001. С. 22.
10 Бобылев А.И. Проблемы правопонимания, формирования системы права и системы законодательства // Право и политика. 2002. № 2. С. 7.
11 Философский энциклопедический словарь. — М., 1997. С. 349.
12 См.: Лукич Р. Методология права: Пер. с серб.; ред. и вступ. ст. Д.А. Керимова. — М.: Прогресс, 1981. С. 59.
13 Там же. С. 240.
14 Лукич Р. Указ. соч. С. 18.
15 Перевалов В.Д. Указ. соч. С. 223.
16 См.: Степанов Д.И. Современное правопонимание ценных бумаг // Журнал российского права. 2000. № 7; Соловьев В.А. О правовой природе налога // Там же. 2002. № 3.
17 См.: Черданцев А.Ф. Указ. соч. С. 331.
18 Исаева Л.Н. Сознание и правопонимание // Гос-во и право. 2004. № 8. С. 107—108.
19 Железнова Н.Д. Указ. раб. С. 21—22.
20 Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. 2-е изд., перераб. и доп. — М., 2001. С. 614—615.
21 Железнова Н.Д. Указ. раб. С. 128—129.
22 Вопленко Н. Н. Правосознание юриста и правопонимание. Режим доступа: http://law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1146584
23 См.: Матузов Н.И., Малько А.В. Указ. соч. С. 242.
24 См.: Железнова Н.Д. Указ. раб. С. 32—36.

Зорькин: Право будущего — это те же вечные ценности свободы и справедливости — Российская газета

Введение

В своей ранней работе De Inventione (на русский язык обычно переводится — «О нахождении материала») Цицерон говорил о том, что prudentia (досл. — предусмотрительность, благоразумие) — это знание вещей, которые могут быть хорошими, плохими или не быть ни тем, ни другим. Она состоит из памяти, знания и предвидения. Указанный латинский термин этимологически происходит от термина providentia, происходящего в свою очередь от pro-video (предвидение). Соответственно, всем известный термин юриспруденция уже в своём корне содержит «предвидение», т.е. говорит нам об одном из свойств права — его перспективности (проспективности).

Особенно ярко это свойство права заметно в области конституционного права, в отличие, например, от уголовного права с его сильным ретроспективным элементом (наказание за совершённые в прошлом правонарушения). Многие нормы Конституции и, прежде всего положения о правовом государстве и правах человека, направлены на будущее, на перспективу. Недаром именно эти положения сосредоточены в первой и второй главах Основного закона, имеющих особенный порядок изменения. Основы конституционного строя и правового статуса человека и гражданина, будучи фундаментальными опорами публичного правопорядка, не подвергаются модификации в предложенном Президентом России в его послании Федеральному Собранию пакете конституционных поправок.

В дискуссиях последнего времени (в том числе на полях предыдущих VIII и IX юридических форумов в Санкт-Петербурге) перспективность права понималась преимущественно как ответ законодателя на новые явления общественной жизни, такие как искусственный интеллект, Big Data, технологии блокчейна, изменение способов передачи и хранения больших массивов данных и т.д. И хотя проблема права будущего в его соотношении с правом настоящего далеко не исчерпывается этими вопросами, я хотел бы остановиться именно на данной проблематике, которая недавно неожиданным образом актуализировалась в связи с пандемией короновируса и вышла на первый план в рамках более широкой повестки дня, которую можно обозначить как «Право будущего». Не могу не отметить, что сейчас тема короновируса обсуждается прежде всего в контексте цифровой диктатуры со ссылками на апробацию этой практики в Китае. Интересные идеи есть и в нашей стране — введение цифровых пропусков, чипирование и т.п. В условиях пандемии коронавирусной инфекции указанная проблема внезапно резко актуализировалась: забейте в Интернете слово «чипирование» и комментарии к нему… и сразу выйдете на «Коронавирус — условное название операции чипизации…».

Прежде всего надо сказать, что юриспруденция, вооруженная научными методами познания, исследует соответствующий эмпирический материал — нормативные тексты, правоприменительную практику, текущую правовую политику, профессиональное и обыденное правосознание. Оперируя установленными фактами, юристы анализируют позитивные и негативные тенденции правового регулирования и его последствия и тем самым имеют возможность прогнозировать будущее права. Прогностические выводы юристов — при всей их научной достоверности — все же весьма относительны с точки зрения их влияния на способность общества эффективным образом учитывать такие прогнозы для предотвращения угроз праву как «искусству доброго и справедливого». И поэтому добросовестный учёный-юрист, опирающийся на совокупность научных методов познания и эмпирическую базу, едва ли возьмёт на себя смелость играть роль Кассандры и рассуждать о том, арсенал какой правовой семьи или модели — континентальной или же традиционной — подойдёт для заключения концессионных соглашений о добыче полезных ископаемых на планете Ross 128 b, открытой в 2017 году. Такие рассуждения будут ненаучными и годящимися скорее для произведений научной фантастики.

Что же в таком случае может дать юриспруденция для постижения будущего или, по крайне мере, для попыток его осмыслить? Ответ, с одной стороны, прост и даже очевиден, но, с другой стороны, настолько сложен, что реализовать его с большей или меньшей степенью успеха пытаются с древнеримских времён, но, как кажется, до настоящего момента это никому не удалось. Задача права — создать такие универсальные механизмы, которые, во-первых, отражали бы общечеловеческие ценности; во-вторых, предлагали бы универсальные правовые способы разрешения социальных конфликтов (основная функция права), независимые от сугубо политических или иных соображений целесообразности; и, наконец, переходя на иной уровень обобщения, способствовали бы сохранению мира и человечности, то есть нашей цивилизации права.

Право будущего все большую роль в защите индивидуальных прав и свобод человека начнет отдавать государству, которое становится своего рода основным правозащитным механизмом

1. Новая реальность и новые вызовы для цивилизации права

1.1. Зачастую утверждается, что в XXI веке мы наблюдаем рождение нового поколения прав человека — информационных прав. Но в чем новизна этих прав, скажем, права на поиск и получение электронной информации или права на неприкосновенность электронной личности, то есть того нашего образа, который мы сами вольно или невольно создаём своей активностью в новых медиа, и от которого, возможно, захотим избавиться или, наоборот, сохранить после прекращения физического существования?

Приведённые права (среди многих других) являются ничем иным, как новым аспектом признанных на конституционном уровне уже больше двух столетий — начиная с Декларации прав человека и гражданина 1789 г. и первых десяти поправок к Конституции США 1787 г. — свободы самовыражения в её широком смысле и права на уважение частной и семейной жизни. Эти права по их сути едва ли изменились. Цель интернет-коммуникации состоит, прежде всего, в передаче информации и получении её. В то же время репрезентация себя определённым образом в публичном пространстве и нежелание, чтобы какие-то аспекты личной жизни становились публичными, остаётся ядром «старого» права.

Что же кардинально изменилось? Изменился способ коммуникации, посредник-медиа. Это новое, поистине революционное явление не меняет суть права как нормативной формы свободы в социуме, основанной на равенстве и справедливости. Вместе с тем, как отмечают исследователи, медиа в определенном смысле само становится сообщением (media is the message). Когда способ передачи (скорость, технические средства) меняется так стремительно, как это происходит начиная с 90-х годов прошлого века, возникает проблема не в рефлексии относительно новых прав или изменения их содержания. Новизна состоит не в изменении сути права, его природы, а в обогащении его содержания, связанного с принципиальной новизной самого средства передачи информации.

Бодрийяр ещё в 1997 г., в самом начале эры интернета, говорил о фрустрации людей, не успевающих уложить в своём сознании стремительно меняющийся мир и от этого испытывающих ненависть — качество, которое он называл главным признаком упадка¹. Философ, известный своим скептическим отношением к социуму, заметил, что когда общество не в состоянии отрефлексировать происходящие изменения, его поведение будет направлено скорее на аутоагрессию, чем на какие-то позитивные (рациональные — с точки зрения картезианской философии и философии Просвещения) действия. Данная тенденция осложняется ещё и тем, что в эпоху ускорения коммуникации и практически ежедневного изменения требований к человеку относительно его технических (цифровых) навыков, усиливается разрыв между поколениями, которые перестают понимать друг друга. Но это непонимание возникает не столько в силу так называемой проблемы «отцов и детей», т.е. отрицания молодым поколением опыта предыдущего поколения своих отцов, — здесь, как отмечают социологи², наблюдается как раз обратная тенденция. Указанный разрыв происходит в силу непонимания языка, на котором происходит общение между поколениями.

Таким образом, первый риск для современной цивилизации права в условиях грядущего цифрового будущего — это растерянность человека и общества, обусловленная изменением способов коммуникации и связанной с этим постмодернистской атомизацией общества.

1.2. Поскольку изменились способы коммуникации, позволившие накапливать и обрабатывать до сих пор не виданные объёмы данных, общество столкнулось с техническими вызовами, которые изначально едва ли предполагали какое-то правовое вмешательство, что со временем, тем не менее, оказалось заблуждением. Речь идёт о феноменах искусственного интеллекта и больших данных (Big Data).

Для права вместе с очевидными плюсами при развитии новых информационных технологий появляются и новые сложности. Происходит изменение некоторых правовых явлений. Меняется, например, структура правонарушений. В связи с этим футурологи считают, что кардинально изменится процесс отправления правосудия. Многие части судебных решений будет писать искусственный интеллект. В период 2017-2020 годов появились исследования о возможностях искусственного интеллекта применительно к подготовке решений Европейского Суда по правам человека³). Далее, «информатизированные» пользователи будут иметь возможность принимать большее участие в самом процессе отправления правосудия, например, используя информационные технологии, выбирать способы обращения (аналоговый или электронный — как уже делается в Конституционном Суде РФ). Как следствие, возрастёт роль своего рода новых третейских (арбитражных) процедур.

Так, Европейский Суд по правам человека методы лингвистического анализа права (о которых говорил ещё Харт в середине прошлого века), стал активно применять в 90-е годы XX века с момента появления первых справочных правовых систем. Однако на начальном этапе этот анализ проводился для установления содержания существующих норм права, поиска и анализа уже существующих судебных решений.

В настоящее время задачи стали более амбициозными. С развитием технологий анализа юридических текстов при помощи искусственного интеллекта появляется возможность, исходя из тысяч аналогичных текстов, основанных на схожих ситуациях, предугадывать исход судебных дел или даже готовить новые решения. В настоящее время ввиду огромного количества опубликованных судебных актов (в одном только Конституционном Суде РФ на конец 2019 года было принято больше 36 000 решений, постановлений и определений), невозможно силами одного человека или даже нескольких человек ознакомиться, хотя бы бегло, с необходимым массивом решений, используя традиционные методы познания. Для облегчения такой работы используются разного рода цифровые технологии и методы. Так, в КС РФ: используются автоматизированные базы правовых позиций, происходит систематизация решений по разным основаниям и так далее. Тем не менее, все это представляет собой анализ уже существующего судебного толкования.

Можем ли мы шагнуть дальше и передать искусственному интеллекту функцию по рассмотрению, скажем, жалоб-клонов, если использовать терминологию ЕСПЧ, что гипотетически позволит действующим судьям сосредоточиться на рассмотрении новых и по-настоящему важных судебных дел? Учёные из университета Гронингена (Нидерланды) предлагают для этих целей использовать технологии машинного обучения, а точнее «контролируемого машинного обучения» (supervised machine learning). Данная технология предполагает, что компьютеру даётся определённый объём текстовой информации в виде файлов судебных решений. Анализируя информацию, компьютер получает возможность идентифицировать паттерны мотивировки судебных решений в каждом виде принимаемых судебных решений. На финальной стадии обработки искусственный интеллект может предложить наиболее вероятное для данной ситуации судебное решение. Исследователи проанализировали решения ЕСПЧ по предложенной модели и пришли к выводу, что, как и большинство других судебных органов, ЕСПЧ всегда строит свои решения по одной и той же схеме, содержащей сходные структурные элементы решения, методологию рассуждения и принятия итоговой резолюции.

От открывающихся перспектив может захватить дух. Однако система, основанная на количественном изучении данных, может эффективно работать только в тех случаях, когда есть определённое количество типовых ситуаций, вызванных типовыми нарушениями ограниченного каталога прав с предсказуемым результатом. Едва ли такая система сможет предсказать исход дела, спровоцированного новой, прежде не рассматривавшийся ситуацией. А ведь могут меняться и другие факторы: индивидуальный состав Суда, понимание европейского консенсуса или, например (если мы возьмём право на распространение информации), могут появиться новые способы распространения, прежде не охватывавшееся содержанием статьи 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

1.3. Проблема больших данных, как показывают многочисленные скандалы в политике и экономике последнего времени, крайне многоаспектна. Применительно к конституционному праву необходимо — в контексте авторитаризма и авторитарных тенденций — остановиться на изначальной недемократичности инструментов анализа и применения больших данных, сводящих индивидов (их группы) к статистическим показателям, на основе которых принимаются решения.

Будет ли управление на основе больших данных технократическим деидеологизированным правлением, которого хотели добиться во времена увлечения идеей «конца истории» приведёт ли оно к новому варианту аристократического (или меритократического) правления в свете наблюдаемого, по крайне мере, в западных обществах синдрома усталости от демократии или станет инструментом цифровой диктатуры?

Анализ больших данных ставит перед исследователями, как минимум, следующие проблемы. Во-первых, совокупность больших данных не обладает объективностью — необходим учёт и обоснование с различных точек зрения. Во-вторых, прогностическая и бихевиористская функции больших данных не могут предвидеть эволюционное развитие правовой системы, которая может предполагать определённую случайность. Вряд ли возможно предугадать, как в длительной перспективе будут изменяться ценности общества. Анализ больших данных даёт возможность предсказать поведение только усреднённых групп, не принимая во внимание крайности и исходя из гетерогенности общества (включая и его ценностную гетерогенность), что, например, в контексте уголовного или административного права представляется особенно проблематичным. Наконец, в-третьих, если мы в действительности будем полагаться на большие данные при форматировании правовой системы, то, скорее, правовая система будет отражать совокупность этих данных, чем данные будут свидетельствовать о реальном состоянии правовой системы⁴.

Последнее обстоятельство особенно проблематично в свете декларируемого желания построить эффективную правовую систему, отражающую демократические принципы, и учитывающую мнения различных групп населения. Более того, использование больших данных в перспективе приводит, как это ни парадоксально, на первый взгляд, к отрицанию ценностей верховенства права. Право по своей природе — продукт согласия (компромисса), оно основано на ценностях, а главной его ценностью, провозглашённой с римских времён, является абстрактность, позволяющая применять нормы к неограниченному числу случаев и ситуаций. Большие данные в противоположность праву — феномен эмпирический, алгоритмический и детерминистский⁵. Полагаясь на большие данные, законодатель и правоприменитель могут свести свою деятельность к механистическому принятию решений, при котором не учитываются данные, не поддающиеся исчислению.

С другой стороны, феномен больших данных обладает большим потенциалом. Прежде всего, речь может идти о т.н. персонализированном (как сказали бы экономисты — клиентоориентированном) праве, которое отражало бы потребности если и не каждого конкретного индивида, то во всяком случае узких групп. Речь, конечно же, не идёт о множественности правовых систем, которая связана, например, с личной религиозной принадлежностью индивида и т.п. (это, скорее, другая грань бихевиоризма в праве, о котором упомянуто выше). Так, например, специальные алгоритмы позволяют, анализируя большие массивы прецедентной практики, оценивать шансы на успех в конкретном деле, выбирать наиболее подходящую стратегию защиты своей позиции в суде⁶ и т.д. Анализ больших данных позволит заключать более индивидуализированные и более подходящие для конкретных условий конкретных контрагентов договоры, которые будут выходить за рамки традиционных, предусмотренных гражданским законодательством, моделей.

Возвращаясь к вопросу о меритократическом правлении и отступлении от демократических процедур, приведу один показательный пример. «Новое государство» португальского диктатора Салазара можно назвать одним из первых технократических режимов новейшего времени — страной управляла группа экспертов, главной задачей которых было сохранение стабильной экономической и политической системы. Сам Салазар был преподавателем экономики, имел докторскую степень, многие члены правительства также были людьми с учёными степенями, которые заявляли, что они далеки от политики, а главную свою задачу видят в экономической устойчивости страны. При этом режим Салазара был в чистом виде авторитарным режимом, подавляющим свободы граждан. Этот режим одним из последних отказался от колониальных владений и смог пережить своего основателя и идеолога лишь на 6 лет. Пример Португалии говорит о том, что технократическое правление «самых лучших» еще не означает подлинной меритократии и, в любом случае, его явно недостаточно для успешного государства.

Таким образом, большие данные и искусственный интеллект как открывают для юридического сообщества окно возможностей, так и ставят нас перед угрозой потери самого духа права и его гуманистической сущности, неотделимой от этого феномена, принимая во внимание, что право — это прежде всего разновидность именно социальных норм, т.е. это прежде всего права человека как члена социума.

36 тысяч — такое количество решений, постановлений и определений было принято в одном только Конституционном суде Российской Федерации за четверть века.

2. Опасность «новых» вызовов

2.1. Рассмотрев лишь несколько актуальных (будем использовать слово «новых» осторожно, с мысленными кавычками) проблем, подробнее остановимся на том в чём же состоят эти опасности и какие угрозы стоят перед нашей цивилизацией права.

Прежде всего такая опасность существует для индивида, который теряет традиционные ориентиры. En masse люди не успевают за происходящими изменениями в эпоху цифровизациии, не могут воспринимать происходящие изменения, в том числе и в праве. Это, в свою очередь, вызывает отторжение и противодействие — фрустрацию, о которой писал Бодрийяр. Такое отторжение выливается в рост ксенофобии, в стремление закрыть границы, найти ответы в «славном прошлом», которое, естественно, имеет мало общего с реальными историческими событиями, а является своего рода конструктом или «симулякром» реальных событий.

Мне ранее уже приходилось говорить о праве эпохи постмодернизма, то есть эпохи победившей иронии, насмешки и тотального отрицания аксиологических основ общества. Начиная с 60 годов XX века осмысленное французскими философами-постсруктуралистами явление постмодернизма в культуре и во всём обществе стало доминирующей парадигмой в описании любых процессов, происходящих в том числе и в праве. В последнем случае провозглашается релятивизм ценностей, отсутствие каких-либо идеологических основ общества или, иными словами, отсутствие больших нарративов, представляющие право сугубо техническим феноменом. Это проявляется во многих аспектах. Например, в постоянных попытках навязать большинству общества чуждые ему представления о равной ценности тех или иных социальных конструкций (например, в области семейных отношений), которые исторически никогда не признавались этим обществом и не отражались в избранной для государства правовой системе. Видно это также и в пренебрежительном отношении к закону, которое проявляется не только в виде неуважения к закону со стороны граждан — правовому нигилизму, но и в отсутствии стабильности законодательной системы, что уже относится к недостаткам работы парламента, не умеющего средствами юридической техники должным образом подготовить законодательные тексты.

К концу прошлого века идеология коммунизма (по крайней мере, в её советском варианте), дискредитировав себя, умерла; корпоративное государство показало свою несостоятельность ещё раньше, забрав с собой в могилу десятки миллионов жертв Второй мировой войны. Из всего большого набора идеологий, как казалось, остался один либерализм, который безоговорочно победил. Но и он не выдержал «бремени победителя». Ведь современный внеценностный (мы не используем здесь слово надценностный) либерализм мало общего имеет с рациональными идеалами эпохи просвещения, он оставляет человека и всё общество с ощущением меланхолии от исчезнувшего смысла, с теми самыми бодрийяровскими симулякрами. Ян-Вернер Мюллер в своём историческом исследовании демократии пишет, что постмодернизм, не будучи идеологией, а являясь скорее системой взглядов, нанёс большой урон идее народовластия своим отрицанием «больших нарративов» (в русском переводе используется определение «великих»), отбросив картезианскую идею рационального переустройства государства и «модернистский язык» переустройства общественной жизни⁷.

Исчезновение смысла осложняется и развитием новых средств массовой коммуникации, которые сами становятся коммуникацией и которые приводят нашу культуру к культуре «скроллинга», то есть постоянному прокручиванию ленты новостей, без возможности остановиться на чём-то одном и вдуматься в смысл прочитанного или увиденного⁸.

Отсутствие рефлексии и критического отношения к полученной информации является идеальным гумусом для роста фейк-ньюс и политического популизма. Первый феномен особенно ярко проявляется во время массовых истерий, подобных панике в связи с коронавирусной инфекцией COVID-19. Одного т.н. «информационного вброса» и одного невнимательного перепечатывания достаточно для того, чтобы ложная информация распространилась быстрее, чем сам вирус. Второй феномен в последние годы получил также огромное количество подтверждений — от победы на американских президентских выборах кандидата, в которого никто не верил, до десятков миллионов просмотров, которые собирают отдельные видео в сети «Интернет», посвящённые предполагаемой коррупции отдельных чиновников, основанные на домыслах и желании дешёвой популярности.

Настроения людей, которые не могут найти себя в меняющемся мире, служат поддержкой для недобросовестных политиков, пытающихся, например, используя концепцию «другого» (в смысле, вкладываемом в этот термин философами второй половины XX века) получить электоральную поддержку. Такими «другими» могут быть мигранты, люди другого вероисповедания или те, кто придерживается иных убеждений. Риторика таких политиков может приводить не только к бессмысленным или вредным законопроектам или, по крайней мере, озвученным публично законотворческим инициативам, но фактически служит легитимации насилия в отношении таких групп «других». Ещё одним таким примером преодоления фрустрации целого народа может служить подход, который для простоты назовём «а у них ещё хуже». В начале 2020 года на тему присутствующего в российской философской мысли нарратива о смерти Запада была опубликована монография⁹, в которой автор утверждает, что через противопоставление России и «умирающего» Запада, российское общество было и остаётся склонным в большей мере объяснять свои собственные проблемы, в том числе невозможность довести процесс модернизации до конца, встать на путь построения правового государства. Я далеко не во всем согласен с автором, но эта мысль представляется мне верной.

При этом ни в коем случае не стоит понимать высказанные выше мысли как тоталитарные попытки навязать какую-то идеологию или «единственно верные взгляды». До тех пор, пока мысль или мнение не призывают к реальному насилию, каждый имеет право высказывать свои мысли в духе фразы, вложенной в уста Вольтера в книге Эвелин Холл (1906 г.). Под этими словами готовы подписаться и Конституционный Суд России, и его зарубежные визави, и Европейский Суд по правам человека. Вместе с тем, когда у общества нет какого-то фундаментального согласия относительно основ его существования, общих взглядов, отражённых, прежде всего, в основном законе, такое общество больно и дисфункционально. Обществу современной цифровой культуры, по замечанию политолога Е. Шульман, недостаёт эмпатии, той самой искренности, о которой всё больше говорят философы.

Соответственно, первая опасность — это размытие пределов, релятивизм и всеобщая относительность, которая отражается и в относительности ценностей, и отсутствии общественных идеалов, и в подрыве доверия между людьми.

2.2. Обозначенный выше релятивизм и отрицание общечеловеческих ценностей приводит к феномену «всеобщего отрицания». Последнему, в свою очередь достаточно сделать небольшой шаг до революционного хаоса и беззакония.

Россия обречена наступать на одни и те же исторические грабли до тех пор, пока не усвоит уроки своей истории. Российская империя, с историей которой пытался порвать Советский союз, во многом была империей фасадов (где, как не в Санкт-Петербурге, это особенно заметно), в этой империи, как казалось, авторитарная власть (особенно во время правления Николая I) контролировала все аспекты общественной жизни и обладала безграничными возможностями модернизации. Однако на практике всё оказалось совершенно по-другому: авторитарная власть не справилась с задачей адаптации страны к реалиям технического прогресса и модернизации. Авторитарная власть — и в этом её всегдашняя проблема — оказывается слабой и неэффективной, когда сталкивается с необходимостью реформирования. Командными мерами едва ли можно добиться процветания государства.

Во время следующего царствования Александра II и его великих реформ Б.Н. Чичерин предложил формулу «либеральные меры — сильная власть». Подчеркнём: сильная власть не означает власть авторитарную. Сильная власть нужна для того, чтобы не только начать реформы, например, такие, как либеральные реформы 60-х годов XIX века, но и для того, чтобы завершить эти реформы, не откатиться назад. Б.Н.Чичерин верно отмечал, что неудачи реформ обусловлены не тем что они, как утверждал их противники, были начаты рано, а в том, напротив, что они начались слишком поздно и, что самое опасное, их пытались остановить.

При этом едва ли можно сказать, что для предотвращения национальных катастроф необходима абсолютная вседозволенность. Но и противоположная крайность — государство, которое занимает всё пространство, не оставляя свободы для общества и индивида, способно вызвать только отторжение, обеспечивая, тем самым, вечное движение по кругу российской истории.

В этой связи определённый интерес представляют современные теории, позволяющие на основе больших данных анализировать исторические события и выявлять определённые закономерности с отнесением таких выводов к современным ситуациям — например, теория клиодинамики¹⁰. Авторы теории рассматривают её как точную науку (в противовес традиционной истории) и утверждают, что история следует определенным законам, только эти законы лежат скорее не в гуманитарной плоскости, а в области точных наук. Клиодинамика пытается определить причины вековых исторических циклов и смоделировать их, используя математику и анализ больших данных, чтобы в результате можно было предугадать поведение моделей (подобно тому, как прогнозируют погоду).

Прогностические модели разрабатываются по следующему алгоритму. Во-первых, путем статистического анализа прошлых случаев кризиса или исторических событий определяется как фактические результаты (серьезность негативных последствий или вспышек насилия) зависят от факторов входа (input factors) (экономических, политических и культурных). Второй этап состоит в том, чтобы закодировать эти аналитические данные в набор вероятностных, эмпирически-обоснованных математических и вычислительных моделей негативных последствий, восстановления и устойчивости общества. В-третьих, используется механизм построения математических моделей для предсказания возможных траекторий (наборов траекторий) и результатов прошлых исторических событий, которые не использовались при построении модели. Цель создания математических моделей прошлого состоит в том, чтобы помочь написать то, что условно можно назвать «историей возможного будущего», в котором краткосрочные и среднесрочные пути развития общества прогнозируются вероятностно, используя огромный набор соответствующих наблюдаемых количественных данные (структурные тенденции, влияние окружающей среды и коллективные решения и прочее)¹¹. С точки зрения этой теории общество и государство, находящиеся в кризисе, становятся особенно чувствительными к внешним факторам, добавляющим своего рода энтропии в их внутренние структуры: так, например, Англия времён «Славной революции» смогла достаточно быстро оправиться и впоследствии шагнуть в эпоху промышленной революции, т.к. не столкнулась с дополнительными проблемами, которые бы мультиплицировали внутреннее напряжение. С другой стороны, СССР времён правления М.С. Горбачёва, помимо большого количества сложностей в экономике и в межнациональных отношениях, столкнулся с техногенными катастрофами (недаром тот же Горбачёв говорит, что Чернобыль стал точкой отсчёта крушения СССР), военными конфликтами на чужой и своей территории и внешними экономическими факторами.

Соответственно, такой «математический» взгляд на историю позволяет дает возможность сделать определённые выводы и для юридической науки, позволяет прогнозировать поведение субъектов политической жизни и, в конечном счёте, модифицировать и адаптировать правовую систему к новым или меняющимся реалиям.

3. О содержании права будущего и права на будущее

3.1. Что же всё-таки ждёт право в будущем — с его тотальной цифровизацией, алгоритмизацией, большими данными и т.д.? По какому пути оно пойдёт? И даёт ли оно нам, как индивидам, право на будущее с точки зрения индивидуального, субъективного права?

Очевидно, что право будущего — это не про то будут ли роботы писать судебные решения или заменит ли профессию юриста искусственный интеллект. Равно разговор о праве будущего не должен сводиться и к проблемам интернета или иных посредников для общения между людьми.

Право будущего — это всё те же вечные ценности свободы и справедливости, о которых говорил во втором веке Ульпиан и до наших дней спорят юристы во всех странах мира. Право не занимается предсказаниями в чистом виде, мы не можем найти в праве ответ каким будет будущее, соответственно, разговоры о праве будущего с позиций футурологии при всей их занимательности — бессмысленны и бесперспективны. Но право как providentia помогает нам находить наиболее оптимальные решения для регулирования общественных отношений и, тем самым, предугадывать наиболее благоприятный и справедливый исход возможных социальных конфликтов. Практика органов конституционного контроля свидетельствует в пользу такой точки зрения, ссылаясь при анализе спорных ситуаций, связанных с новыми технологиями, на всё те же категории достоинства человека и справедливости. Интересно при этом, что в свете дел о праве на забвение и иных подобных категорий суды, как, например, Суд справедливости ЕС, рассматривают достоинство человека в более широком социальном контексте римского dignitas.

Размышления о праве будущего сопровождаются не всегда осознанным желанием найти идеальное правовое регулирование. Однако идеальное право стало бы застывшей субстанцией, отрицающей саму себя, так как оно бы уже не могло реагировать на постоянные изменения общества, став, тем самым, скорее тормозом развития. Идеальный взгляд на какое-либо регулирование предполагает также некую универсальность одного образца — одной правовой модели, исключающей иные варианты. Если рассмотреть эту проблему через призму взаимодействия национального и международного правопорядков, то можно изучить проблему поиска идеального права с точки зрения конфликта между определённым универсальным подходом с единственным основанием и национальными идентичностями, вобравшими индивидуальный исторический и социологический опыты каждой отдельно взятой страны. При этом идентичность какой-либо общности (будь то народ, страна) также нельзя рассматривать как какую-то застывшую данность: идентичность как опыт общности подвижна и изменчива, только для изменений или приобретения этого опыта необходимо разное историческое время, неодинаковое для России и, скажем, Новой Зеландии. Соответственно, данный подход отнюдь не исключает рецепцию хорошо зарекомендовавших себя правовых институтов, сформировавшихся в иных правовых системах, он лишь предполагает, что такое «заимствование» не должно навязываться.

3.2. Возникает вопрос об основаниях защиты прав человека: единый ли это базис для всех государств мира (условно говоря, европоцентричный подход) или права человека находят различные основания для защиты в разных культурах и странах, допуская разнообразие, полицентричность и, тем самым, отрицая какие-либо единые для всех универсальные стандарты? Плюрализм оснований защиты прав человека делает их приемлемыми для гораздо большего числа социальных групп. А учёт национальных особенностей (идентичности) в силу большего количества факторов, которые могут быть приняты во внимание, в конечном счёте, будет способствовать укреплению стандартов защиты прав человека и повышению их эффективности.

Почему Всеобщая декларация прав человека считается одним из главных успехов международного права на протяжении всей его истории? Потому что при разработке этого документа учитывалась традиции не только иудео-христианской цивилизации, но и ценности ближневосточных обществ, азиатские традиции и т.д. То есть разработчики этого документа хотели найти минимальное основание для защиты прав человека или минимальный набор ценностей, которые бы разделялись всеми государствами. Как кажется, они добились успеха в 1948 года, а учитывая, что на смену Декларации не пришёл какой-либо новый документ, столь же универсального характера, нельзя сказать, что сегодня он устарел. Подчеркнём ещё раз: успех Декларации состоит как в том, что разработчики вложили в её текст, так и в том, что они не вложили, прибегнув к принципу разумной сдержанности.

С другой стороны права человека могут рассматриваться (а нередко, к сожалению, и рассматриваются) и как некий прагматичный инструмент политики, который отдельные государства или группы влияния могут использовать в своих интересах — это одна из крайностей и негативный аспект международной системы защиты прав человека. Так, неоднократной критике подвергался Международный уголовный суд, который многими африканскими государствами называется «судом для Африки», так как подавляющее большинство ситуаций, рассматриваемых им, происходит именно из этого региона мира. Причём попытки начать рассмотрение ситуаций, в которые были бы вовлечены европейские страны или США, неминуемо сталкиваются с противодействием, как было, например, с попытками рассмотреть ситуацию в Афганистане во время антитеррористической операции США и их союзников против режима Талибана¹² (террористическая организация, запрещена в РФ — прим. «РГ»).

Как представляется, государство, будучи основным субъектом защиты прав человека, не обладает, тем не менее, неограниченными возможностями в данной области. Более того, оно и не должно ими обладать. Роль государства состоит в том, чтобы обеспечить минимально необходимые основы для функционирования свободной личности, являющейся агентом свободного выбора¹³, то есть фактически защищать социальное достоинство человека (dignitas).

В этой связи хочу отметить одну важную мысль, которая может показаться парадоксальной и навлечь критику на человека высказывающего её, — право будущего будет всё большую роль в защите индивидуальных прав и свобод человека отдавать государству, которое становится своего рода основным правозащитным механизмом. Речь идёт именно о правозащите — функции, которая, по крайней мере, с точки зрения российской семантики, не свойственна государству, но необходимо осознать, что только сильное (не авторитарное!) государство может обеспечить верховенство права и служить посредником в разрешении и сглаживании конфликтов враждующих групп общества. И кто бы что ни говорил, но для меня очевидно, что в российском обществе существует запрос на сильное государство, обусловленный историческими, геополитическими, социологическими и иными факторами. Вместе с тем такое сильное государство, защищая достоинство своих граждан не должно быть патерналистским. То есть советская модель в этом отношении, как не дающая достаточной творческой свободы личности, также не может быть применима. Соответственно, искусство настройки государственного механизма должно состоять в поиске такого баланса государственного и частного, который позволял бы в конечном итоге обеспечивать цель защиты достоинства.

3.3. Достоинство человека должно быть отправной точкой в рассуждении о моделях правового регулирования, о модернизации и реформировании правовых институтов. Это и есть та самая константа, которую необходимо найти праву будущего, которое мы уже назвали правом метамодерна (конституирующим себя в противовес праву постмодернизма), которое основана на вечных ценностях правовой цивилизации. Конечно же, любой универсальный режим защиты прав человека, равно и любой конституционный режим защиты прав человека должны признавать принцип морального плюрализма и запрета навязывания какой-то одной точки зрения, что, однако совсем не означает безосновность такого режима защиты прав человека: принципы справедливости и равноправия, уважающие достоинство человека должны быть основой любого права будущего. Более того, индивидуальное право на будущее немыслимо без признания достоинства человека высшей ценностью, без которой немыслима субъектность индивида.

Продолжая эту нить рассуждений, необходимо задать себе вопрос о том, что же будет с индивидуальными правами в эпоху цифрового метамодерна? Я уже отметил, что права человека по их сути не изменятся, равно никуда не уйдет и необходимость обеспечивать необходимый минимум социальной защищённости и коллективное право на развитие, то есть право на будущее в узком смысле. Однако добавляется кое-что новое: в эпоху после постмодерна возникает запрос на новую искренность, или, иными словами, эмпатию. Соответственно, право будущего не только защищает индивидуальное dignitas, но также требует от общества и каждого его отдельного члена сопереживания и понимания ценности прав других людей, то есть добавляет коллективистский аспект, выраженный в том числе в конституционной формуле «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека».

Коллективное доверие является фундаментальной основой, обеспечивающей функционирование правовой системы и публичных институтов, равно оно обеспечивает признание коллективных ценностей. Для функционирования правовой системы граждане должны доверять судебной системе и другим публичным институтам, причём такое доверие тесно переплетено в принципами функционирования системы государственного управления — открытостью и транспарентностью (проницаемостью) принятия управленческих решений

В эпоху метамодерна важным составляющим любой правовой системы становится концепция идентичности. Только в отличие от господствовавших направлений мысли предыдущих эпох в праве будущего идентичность будет пониматься двояко, и будет говорить скорее не о единстве в гомогенности общества, а о единстве в совокупности несхожего и социальных различий. В эпоху модернизма, породившего «большие идеи» или «большие нарративы», идентичность сводилась к тождеству класса или расы (какой-то национальности), то есть по своей природе она была эксклюзивной. Такая идентичность ставила знак равенства между конституционной идентичностью и национальной идентичностью в узком смысле или первым феноменом и, скажем, классовой идентичностью — государства рабочих и крестьян. Во второй половине XX века, когда модернистские идеи провалились, и им на смену пришла постмодернистская парадигма мировосприятия, идентичность стала скорее помехой и анахронизмом, что, с одной стороны, безусловно, сыграло положительную роль в процессах международной интеграции, включая и конвергенцию правовых систем, но, с другой стороны, породило фрустрацию, о которой сказано выше.

В праве будущего — праве метамодерна — идентичность будет пониматься иначе. Во-первых, как конституционная идентичность отдельного государства, признающего своё прошлое, свои идеалы и фундаментальные основы общественного устройства — основанием конституирования своей самости. Эти основания не противопоставляют такое государство и его общество метамодерна другим субъектам международных отношениях, но заявляют о своей самостоятельности и при этом говорят, что готовы внести свой вклад в многоголосицу мирового оркестра.

Второе понимание идентичности в праве будущего — это осознание ценности индивида и его dignitas. Индивид стремится к признанию, причём не обязательно к признанию в смысле известности или получения каких-то наград, а признанию ценности его личности, как важной для общества. Фукуяма в своей последней работе¹⁴ обращает в этой связи внимание на то, что идентичность во втором смысле необходимо отстаивать, когда есть расхождение между внутренним «я» индивида, и его восприятием вовне, соответственно, перед правом будущего ставится задача признания этого внутреннего понимания достоинства человека, признания личности каждого человека естественной ценностью каждого общества.

Заключение

Идеальные правовые модели едва ли существуют. Для каждого исторического этапа, для каждого государства и для каждого общества в разные периоды их существования нужны особенные модели такого регулирования, нужна тонкая настройка механизмов правового регулирования. С этой точки зрения «право будущего» — недостижимый идеальный концепт, который по мере приближения к нему будет снова меняться и отдаляться.

Вместе с тем у цивилизации права есть общие для всех исторических периодов фундаментальные основы, остающиеся неизменными: ценности равенства и свободы, добра и справедливости. Стремление к свободе — не в пошлом бунтарско-анархистском смысле — но к свободе, как высшей форме реализации личности и пути к признанию достоинства личности высшей ценностью такой цивилизации является одновременно постоянным стремлением человечества и тем самым сложносоставным правом на будущее, содержание которого, мы пытаемся установить. При этом свобода — это не только система, при которой все действия правительства направляются принципами, но это ещё и идеал, который не удастся сохранить, если он не будет принят как доминирующий принцип, направляющий все отдельные акты законодательства.

Уверен, что даже в ситуации триумфа Big Data право не будет действовать статистическими или математическими методами: у права есть свои правовые методы регулирования, свой понятийный аппарат и свои юридические конструкции. Вместе с тем право не существует отдельно от иных общественных явлений, включая экономические и культурные феномены. Поэтому мы можем говорить о смене парадигмы понимания права с устаревшего постмодернистского восприятия на новое, признающие фундаментальные ценности метамодернистское право, которое серьёзно относится и к индивидуальной свободе, и к ценности сильного государства.

¹ Жан Бодрийяр. Город и ненависть. Журнал «Логос». 1991-2005. Избранное. Том 2.

² См.: Д. Стиллман, И. Стиллман. Поколение Z на работе. Как его понять и найти. М.: Манн, Иванов и Фербер. 2018.

³ См., например, Medvedeva, M., Vols, M. & Wieling, M. Using machine learning to predict decisions of the European Court of Human Rights. Artif. Intell. Law (2019).

⁴ Devins, Caryn; Felin, Teppo; Kauffman, Stuart; and Koppl, Roger (2017) «The Law and Big Data,» Cornell Journal of Law and Public Policy: Vol. 27 : Iss. 2 , Article 3.

⁵ Peter Goodrich, Rhetoric and Modern Law, in THE OXFORD HANDBOOK OF RHETORICAL STUDIES 613, 617-18 (Michael MacDonald ed., 2014), цитируется по Devins, Caryn; Felin, Teppo; Kauffman, Stuart; and Koppl, Roger op.cit.

⁶ Daniel M. Katz, Quantitative Legal Prediction-or-How I Learned to Stop Worrying and Start Preparing for the Data-Driven Future of the Legal Services Industry, 62 EMORY L.J. 909, 914-15 (2013).

⁷ Ян-Вернер Мюллер. Споры о демократии. Политические идеи в Европе XX века. М.: Издательство Института Гайдара. 2017. С. 344.

⁸ См., например, Jennifer J. Dea. Always On, Never Done? Don»t Blame the Smartphone. 2015. URL: http://www.ccl.org/wp-content/uploads/2015/04/AlwaysOn.pdf

⁹ Александра Долинин. «Гибель Запада» и другие мемы: из истории расхожих идей и словесных формул. М.: Новое издательство. 2020.

¹⁰ Laura Spinney. History as a giant data set: how analysing the past could help save the futureю The Guardian. 12 November 2019. URL: https://www.theguardian.com/technology/2019/nov/12/history-as-a-giant-data-set-how-analysing-the-past-could-help-save-the-future?fbclid=IwAR39vuuPDS7keG6_DtibMzJ4_SQa8RGFhh0HRteSGQVl8QnTIQkRwKwct8s

См. также: Turchin, P. (2018). Fitting Dynamic Regression Models to Seshat Data. Cliodynamics, 9(1): 25-58.

¹¹ Ibid.

¹² 5 марта 2020 года апелляционная палата МУСа все-таки санкционировала открытие расследования ситуации в Афганистане, потенциальными обвиняемыми вследствие такого решения могут стать и граждане США, которые юрисдикцию МУСа не признают. Решение No. ICC-02/17OA4 от 5 March 2020, Situation in the Islamic Republic of Afghanistan: https://www.icc-cpi.int/CourtRecords/CR2020_00828.PDF

¹³ По выражению Майкла Игнатьева (Майкл Игнатьев. Права человека как политика и как идолопоклонство. М.: Новое литературное обозрение. 2019).

¹⁴ Фрэнсис Фукуяма. Идентичность: Стремление к признанию и политика неприятия. М.: Альпина Паблишер. 2019. С. 33.

Человеческая недостаточность.Сколько жителей будет в Заполярье в 2025 году? | ОБЩЕСТВО: Люди | ОБЩЕСТВО

Сегодня в среднем за год Кольский Север теряет около 5,5 тыс. человек. Данные, мягко говоря, удручающие.

О демографических тенденциях в Мурманской области «АиФ» побеседовал с руководителем научно-исследовательской лаборатории социологических исследований Мурманского арктического государственного университета, кандидатом социологических наук, доцентом Екатериной Шаровой.

В Питере жить?

Анна Кузнецова, «АиФ на Мурмане»: – Екатерина, в своём исследовании вы анализируете, почему люди покидают Север?

Екатерина Шарова: – Демографическая ситуация в Мурманской области предопределена миграционным движением, а не естественными процессами. Люди уезжают из-за экологии, климата, для изменения семейного положения и для улучшения жилищных условий. Это те причины, которые называют первыми в опросах. Максимальный отток был зарегистрирован в 2013 году: уехало на 10 тыс. человек больше, чем приехало в регион.

На Севере преобладает межрегиональная конкуренция. Регионами-реципиентами, то есть такими, которые забирают людей, стали прежде всего Санкт-Петербург и Ленинградская область. Туда направлен самый мощный поток. Казалось бы, в обыденном представлении это Москва – Питер, но на самом деле Питер – Москва. Причём Москва проигрывает Питеру в разы.

– Почему?

– Санкт-Петербург – часть Северо-Западного федерального округа, и это в балансе с духом, менталитетом или, как мы называем, региональной идентичностью жителей нашего края. Есть и экономическая составляющая – решение квартирного вопроса. Реклама для продвижения новостроек в Санкт-Петербурге идёт очень активно.

Екатерина ШАРОВА. В 2007 году окончила Кольский филиал Петрозаводского государственного университета в Апатитах по специальности «социолог». В 2012 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Профессиональное самоопределение молодёжи Мурманской области». С 2008 года работает в М¬АГУ и с 2015 года руководит лабораторией социологических исследований. Преподаватель кафедры философии, социальных наук и права социального обеспечения, ведущий социолог-аналитик Кольского центра социологических и маркетинговых исследований «СоциоНорд».

– А что означает «региональная идентичность»?

– Мы с коллегами в 2016-2017 годах проводили исследование среди жителей Мурманской области на данную тему. По сути, региональная идентичность понимается как чувство принадлежности к определённому территориальному сообществу, к сообществу жителей Севера, в данном случае – жителей Кольского Севера. Это осознание собственной уникальности, специфики, отличия северян от жителей средней полосы или южан. Идентичность отчётливо проявляется, когда мы выезжаем за пределы Мурманской области. А жители края в отпускной период выезжают активно.

«По сути, региональная идентичность понимается как чувство принадлежности к определённому территориальному сообществу, к сообществу жителей Севера, в данном случае – жителей Кольского Севера».

Мы терпим определённые ограничения, связанные с суровым климатом, и в региональной идентичности они воспринимаются двойственно. Кто-то считает, что северный климат – это страдания, а есть люди, которые рады выезжать на юг и при этом не хотели бы там жить. На самом деле этот оптимизм в отношении холода играет большую роль в том, чтобы закрепиться в регионе. Люди говорят, что им нравится снежная зима, северное сияние – всё так романтично!

– Кого больше – оптимистов или пессимистов?

– Я думаю, что мнения здесь разделяются пополам. Ещё результат опроса зависит от времени года. Мы проводили несколько интервью летом и чаще слышали, что людям нравится полярный день. Это бренд нашего региона. А если проводим исследование зимой, то здесь, конечно, больше будет отрицательных оценок. Поэтому важно, чтобы в полярную ночь городская среда была достаточно освещена.

– Понимание региональной идентичности вынуждает кого-то возвращаться назад?

– У меня давно возникла идея исследовать это, но пока не было запроса. Очевидно, что возвратная миграция есть. Здесь нужно понимать: нас озадачивает миграция молодёжи. Благодаря механизму ЕГЭ выпускники школ подают документы в разные вузы, и многие семьями уезжают. Часто бывает, что уезжают только дети, получают образование в центральных регионах и возвращаются домой, потому что в крупных городах выше конкуренция на рынке труда.

– Большие города – это Москва, Питер, Краснодар?

– Вы правильно заметили, что на третьем месте регионов, которые забирают у нас население, Краснодарский край. Есть данные, что мы в год теряем до 100 человек, уехавших в Севастополь и Крым. Остальные регионы в большей степени отдают нам население. Например, меня поразили Оренбургская, Челябинская, Саратовская и Астраханская области, а также Республика Коми. Особенно много приезжают из Архангельской области и Республики Дагестан. В том году существенный плюс нам дали страны СНГ – Украина, Киргизия, Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан. Сегодня поток из некоторых этих стран несколько убавился, особенно резко снизилось число приезжающих из Киргизии и Украины.

Ощущение временности

– Говорят, в России уезжают из сёл. Справедливо ли это утверждение для Мурманской области?

– У нас отмечается миграция прежде всего среди городского населения. В сельской местности есть некоторая положительная динамика. Мы недавно проводили дискуссию с жителями Ловозера, Ревды – у них очень развита укоренённость, некое ощущение своего дома. Это связано с этническими особенностями саамского народа и коми-ижемцев. Мы исследовали такой феномен, как вовлечённость в типичные северные практики: рыбалку, сбор ягод, грибов – и в зимние виды спорта, что становится, кстати, неким привлекательным фактором и для людей из других регионов.

Потерю из сёл ещё трудно считать серьёзной, потому что у нас очень урбанизированный регион. По этому критерию мы стоим на шестом месте (перед нами Санкт-Петербург, Москва, Магаданская область, Севастополь и Ханты-Мансийский автономный округ). У нас 92,6 % горожан и 7,4 % селян.

– В Мурманской области есть города, где вместо оттока идёт приток населения?

– Положительная динамика в ЗАТО Североморск. Это связано с расположением воинских частей. Но в целом есть ощущение, что люди, которые приезжают в область, и в ЗАТО в частности, рассматривают проживание в регионе как временное. Это традиционно для Русского Севера. Учёные отмечают: для нас характерно ощущение временности проживания ещё с тех времён, когда сюда ехали за длинным рублём.

«Есть ощущение, что люди, которые приезжают в область, и в ЗАТО в частности, рассматривают проживание в регионе как временное».

Мы исследовали другие северные регионы – так вот, у нас ощущение временности проживания выражено меньше в сравнении, например, с Норильском. Мурманск относительно тёплый, в Норильске мы были в июне – там ещё не было листьев на деревьях, лежал снег. В Ямало-Ненецком автономном округе средняя температура может опускаться и до -40 Со, и до -50 Со. Люди в тех регионах живут так, будто заступили на длинную вахту.

– Какой прогноз дают специалисты: ситуация с отрицательной миграцией изменится?

– Первый прогноз, нормативный, отражён в стратегии социально-экономического развития Мурманской области: «К 2020 году численность населения должна стабилизироваться на уровне не ниже 734,8 тыс. человек и увеличиться к 2025 году до 736,9 тыс. человек». Второй, экстраполяционный, представлен Мурманскстатом и даёт следующую картинку: к 2025 году численность населения области составит 710 677 человек, а к 2035 году – 646 497 человек.

По данным Мурманскстата, на начало 2019 года в области проживает около 740 тыс.человек, из них в Мурманске – больше 290 тыс. За 18 лет, с 2000 года по 2018 год, численность населения сократилась примерно на 187 тыс. человек. За четыре года — с 2014 год по 2018 год группа молодёжи в возрасте 16 – 29 лет уменьшилась на 27 тыс. человек.

Смотрите также:

Стратегическая мультимодальность

О реалиях проектов международной транспортной кооперации.

Последнее десятилетие прошлого века отмечено активным вовлечением постсоветского пространства в мировую экономику. Учитывая размеры этого пространства и его расположенность между двумя основными экономическими полюсами – Европой и Азией, нетрудно предположить, что транспортная составляющая здесь весьма значительна.

Сегодня в ходу новомодные термины – «интермодальность», «мультимодальность» и прочие производные от них. Чаще на слуху у нас понятие «мультимодальность», подразумевающее (в обыденном представлении) некую всеобъемлющую модель. Является ли она таковой, пришло ли время современной кооперации грузоперевозочных процессов или мы только на подступах к ней? Эти и другие вопросы освещались на I Международной конференции «Мультимодальный транспорт – 2020», организованной Центром стратегических разработок в гражданской авиации, которая прошла между двумя волнами пандемии. «ТР» публикует наиболее интересные выступления участников мероприятия.

Немного о модальностях…

Терминологическая четкость во многом определяет ясность самого процесса. В терминах, определяющих разновидности грузоперевозочных моделей, ваш корреспондент попытался разобраться, просмотрев материалы, опубликованные сотрудниками Российского университета транспорта (МИИТ).

Грузовладельцу в современных условиях удобнее всего иметь дело с одним экспедитором на всех этапах (звеньях транспортной составляющей логистической цепочки) перемещения товара от пункта отправления до пункта назначения (при перевозке всеми видами транспорта и прохождении через порты), логично утверждают сотрудники РУТа.
В перспективе такая перевозка для избежания проволочек, связанных с переоформлением транспортных и других необходимых документов в пунктах передачи грузовых отправок с одного вида транспорта на другой, возможных хищений и прочих коммерческих браков должна производиться по единому документу, а управление ею осуществляться из одного логистического диспетчерского центра. Этот принцип и лежит в основе мультимодальных, интермодальных и других соответствующих видов перевозок.
Однако существуют разные подходы к толкованию данных терминов.
На общеевропейской конференции министров транспорта стран ЕС (СЕМТ), состоявшейся в конце 1994 года, было принято решение, в соответствии с которым мультимодальной считается перевозка одного вида груза не менее чем двумя видами транспорта, а интермодальной – одним видом транспорта, но с перегрузкой опломбированного контейнера в пути следования. По мнению отдельных экспертов, интеграция перевозочного процесса с процессом производства постепенно переходит от интермодальности перемещения грузов, то есть внутренней обособленности или автономии от результатов товаропроизводства, к трансмодальности (интеграция перевозок грузов разными видами транспорта по единым документам).
Суть интермодальных перевозок состоит в доставке укрупненной грузовой единицы (контейнера или пакета) по взаимоувязанному расписанию движения участвующих видов транспорта под контролем экспедитора, который берет на себя полную ответственность за выполнение условий перевозки, контроль за выполнением транспортного процесса и оформлением документов.
Экспедитор (транспортная организация, контейнерное объединение, специальная экспедиторская компания и т. п.) как юридическое лицо заключает договор с грузовладельцем и транспортной организацией (перевозчиком) и берет на себя расчет оптимального варианта транспортного процесса и его выполнение с гарантией качества. Система, при которой в роли экспедитора выступает один из видов транспорта, а взаимодействующие с ним виды транспорта являются как бы его клиентами, называется мультимодальной.
В решении совещания министров транспорта стран ЕС, состоявшегося в январе 1997 года, сказано: «Интермодальность транспорта – это возможность влиять на доминирование одного вида транспорта над другими. Целью транспортной интермодальности является использование каждого вида транспорта интегрированно, чтобы можно было извлекать наибольшую выгоду из его спе-
цифических характеристик…».
Последние определения данных терминов опубликованы в сборнике, подготовленном Европейской экономической комиссией при Организации Объединенных Наций (United Nation and Economic Commission for Europe (UN/ECE)), Европейской конференцией министров транспорта (European Conference of Ministers of Transport (ECMT)) и Европейской комиссией (European Commission (EC)), в котором они наконец–то приведены к общему знаменателю, указывают представители транспортной науки.
Что касается таких терминов, как «амодальные», «бимодальные», «юнимодальные», «сегментированные» и другие перевозки, то в связи с их очень редким использованием серьезных противоречий в их толковании не возникает. А вот что же такое интермодальные перевозки – давайте разберемся.
Интермодальной (интегрированной) принято называть смешанную перевозку грузов «от двери до двери», осуществляемую под руководством оператора по одному транспортному документу с применением единой (сквозной) ставки фрахта. Согласно определению UNCTAD (United Nation Conference on Trade and Development) интермодальной является перевозка грузов несколькими видами транспорта, при которой один из перевозчиков организует всю доставку от одного пункта отправления через один или более пунктов перевалки до пункта назначения, и в зависимости от деления ответственности за перевозку выдаются различные виды транспортных документов.
Мультимодальной перевозкой называют такую, когда транспортировка грузов осуществлена по одному договору, но выполнена по меньшей мере двумя видами транспорта. Перевозчик при этом несет ответственность за всю перевозку, даже если эта транспортировка производится разными видами транспорта (например: железной дорогой, морем и автодорогой и т. д.). Он не должен обладать всеми видами транспорта, и в практике это чрезвычайно редкое явление. Такая перевозка часто осуществляется суб–перевозчиками (в морском праве называемыми действительными перевозчиками). Перевозчик, ответственный за всю перевозку, называется мультимодальным транспортным оператором (МТО).

Прародитель мультимодальности

Утверждают, что начало мультимодальности (или интермодальности) в транспортировке грузов положил обычный водитель грузовика, некий Малком Маклин. Еще в далеком 1956 году он сообразил, что куда выгоднее размещать груз на судно в отдельных грузовиках без кабины и колес (сейчас ISO–контейнеры). Такая оптимизация процесса не требовала последующей перегрузки отдельных коробок и бочек. Такой тип транспортировки исключил необходимость найма огромного количества грузчиков в порты и матросов на судно, тратил меньше сил и времени на работу и позволял экономить на погрузке порядка 6 долларов за тонну. Как следствие, мультимодальные (или интермодальные) перевозки повлияли на мировую глобализацию. Импортные товары больше не стоили втридорога и были доступны по всему миру по одинаковой цене в любой его точке.
Разумеется, мультимодальностью это тогда не называлось, но ноу–хау водителя быстро освоили предприимчивые перевозчики. Сегодня контейнеры колесят по всему миру. Развитие IT–технологий упростило сложные логистические цепи. А электронная коммерция, на которую еще лет 10 назад посматривали скептически, показала, что перед ней бессильна даже пандемия. Оборот российского онлайн–ретейлера Ozon во II квартале текущего года превысил этот показатель за весь 2018 год. Продажи российских производителей на онлайн–площадке AliExpress выросли на 20% в период с февраля по начало марта. Для того чтобы решить логистические проблемы, AliExpress объявил о запуске новых маршрутов доставки в России, включая авиачартеры.

Потенциал России неисчерпаем

Доктор технических наук, профессор, руководитель проекта по развитию экспортной логистики АО «Российский экспортный центр» Алевтина Кириллова в своем выступлении подтвердила, что международные транзитные перевозки, осуществляемые через территорию Российской Федерации, являются одной из основных статей экспорта транспортных услуг. В 2017 году российский экспорт транспортных услуг составил 19,8 млрд долл. США и представляет солидную долю в отраслевой структуре общего экспорта услуг – 34,3%.
К 2024 году поставлена задача нарастить экспорт транспортных услуг до 28,18 млрд долл. США, такой показатель заложен в паспорте федерального проекта «Экспорт услуг» национального проекта «Международная кооперация и экспорт».
Успешная реализация транзитного потенциала России зависит от повышения конкурентоспособности проходящих по территории страны участков международных коридоров с точки зрения международных стандартов по скорости и регулярности перевозок, обеспечивающих эффективность включения региональных путей сообщения в мировую транспортную систему.
Базируясь на интегрирующей роли транспортного комплекса в обеспечении международной торговли, основополагающими принципами развития международных транспортных коридоров (МТК) выступают синхронизация инфраструктурного развития, обеспечение эксплуатационной совместимости и единства взаимодействия перевозчиков и логистических операторов с ориентацией на рост качества логистических услуг на всех маршрутах МТК.
В настоящее время преимущественная часть международных грузоперевозок между Азией и Европой осуществляются морским путем, поэтому важной стратегической задачей является развитие максимально оптимальных с точки зрения перегруппировки мировых грузопотоков и скорости доставки сухопутных маршрутов.
Важнейшим меридиональным коридором, единственным, по развитию и формированию которого заключено многостороннее межгосударственное соглашение, является МТК «Север – Юг» – маршрут общей протяженностью 7200 км от Санкт–Петербурга до порта Мумбаи (Индия), связывающий через территорию России страны Южной (Юго–Восточной) Азии и Северной и Западной Европы.
Развитие МТК «Север – Юг» позволило организовать доставку грузов из Скандинавии и регионов стран Восточной и Центральной Европы через железнодорожную и внутреннюю сети России в российские порты на Каспии, страны Персидского залива, Индию и в обратном направлении.
По предварительным оценкам, пропускная способность коридора составляет 1,4 млн пассажиров и до 7–8 млн тонн грузов в год (без учета линии Решт – Астара). Его конкурентоспособность подтверждается наличием преимущества по основным характеристикам, таким как расстояние и время, затраченное на перевозку груза. Для сравнения: перевозка груза из Мумбаи до Санкт–Петербурга через Суэцкий канал вокруг Европы занимает около 30 дней при расстоянии в 14,5 тыс. км, а по коридору «Север – Юг» – около 14 дней.
Двукратное сокращение протяженности маршрута и затраченного на перевозку времени формирует условия для экономической эффективности коридора.

В приоритете «Восток – Запад»

Основным маршрутом между Европой и Азией в направлении Китай – Россия – Европа является МТК «Восток – Запад». В него входят отдельные транспортные участки и ответвления, но в целом он имеет широтную направленность.
Основу МТК «Восток – Запад» составляет Транссибирская магистраль, пересекающая по суше территорию России и обеспечивающая выход на востоке на сеть железных дорог КНДР, Китая, Монголии и Казахстана, а на западе – через российские порты и пограничные переходы в европейские страны.
Технические возможности Транссиба позволяют освоить объемы перевозок грузов до 100 млн тонн в год, по оценкам ОАО «РЖД», к 2025 году транзитные контейнерные перевозки должны достигнуть 1,9 млн TEU.
Алевтина Кириллова привела один из успешных примеров внедрения нового вида экспорта транспортных услуг – предоставление транзитного сервиса «лайнерных» контейнерных поездов для поставки продукции из Китая в ЕС, которые курсируют в обоих направлениях, вдоль стран, в рамках инициативы «Один пояс – один путь», с определенными номерами, по утвержденным линиям, по установленному расписанию и времени в пути.
Использование данных сухопутных маршрутов позволяет значительно сократить время доставки грузов – с 45 суток (при транспортировке морем) до 12–21 суток в зависимости от длины маршрута. Также стоит отметить, что контейнерные перевозки в Китае субсидируются властями провинций, через которые проходит маршрут, что значительно сокращает расходы перевозчиков.

Об инструментах и сервисах

За 2019 год объем отправленных поездов достиг 4000 товарных поездов в год. Поставлена цель достичь к 2020 году 5 тыс. контейнерных поездов в год. Создание и обеспечение эффективной работы международных транспортных коридоров в целях сохранения и развития единого экономического пространства России должно идти по следующим важнейшим направлениям:
1) Север – Юг (Северная Европа – Южная Азия), связывает балтийское побережье России с Каспийским морем, использует транспортные системы Ирана и Индии;
2) Восток – Запад (страны АТР – Европа) с использованием железнодорожных сетей европейской части России и Транссиба к портам Дальнего Востока;
3) Северная Европа – АТР с опорой на Северный морской путь;
4) Европа – Азия – Северная Америка (трансполярные авиатрассы).
Алевтина Кириллова отметила стратегическую роль международных транспортных коридоров для нашей страны. Эта стратегия основана на:
– формировании транспортных осей, способствующих выравниванию уровней развития регионов, увязывающих и объединяющих российское экономическое пространство;
– развитии межрегиональных рынков и обеспечении максимального уровня координации и взаимодействия различных видов транспорта;
– повышении роли России в формировании транзитных грузо– и пассажиропотоков, связывающих Европу со странами АТР, Ближнего и Среднего Востока, страны Азии – с Северной Америкой;
– реализации геоэкономических конкурентных преимуществ России и создании на этой основе системы мощного экономического роста.
Существенное влияние на развитие международных транспортных коридоров оказывают реализация сервисов мультимодальной логистики и четко выстроенное взаимодействие видов транспорта на маршрутах коридоров, что весьма важно для обеспечения экспорта несырьевых товаров российских производителей в Китай и другие страны Юго–Восточной и Центральной Азии.
В этой связи предлагается рассмотреть конкретные механизмы и инструменты реализации мультимодальных интегрированных систем, такие как:
– создание комплексных логистических сервисов по конкретным маршрутам движения товаропотоков, синхронизация расписания движения поездов, минимизация простоев подвижного состава на подходах к терминалам и пограничным пунктам пропуска, сквозные тарифные ставки;
– формирование единой системы прослеживаемости товаропотоков и управления логистикой, обеспечение индивидуальным комплексным сервисом на всех этапах перемещения продукции;
– совместное создание рациональной и разветвленной сети терминалов и логистических центров, отработка технологии работы терминалов и ТЛЦ по перегрузке, распределению, таможенному оформлению и хранению грузов;
– выстраивание отношений между всеми видами транспорта для обеспечения участников ВЭД современными «бесшовными» и цифровыми логистическими сервисами.
Было также отмечено, что цифровизация логистики в сочетании с развитием интеллектуальных транспортных систем позволит выйти на качественно новый уровень создания транспортного сервиса с высокой надежностью и эффективностью функционирования, включая создание надежной внутренней цифровой основы в компаниях производителей и перевозчиков, внедрение новых бизнес–моделей и сервисов и наличие электронных баз данных единого координатного пространства и систем позиционирования с обеспечением необходимой степени точности и интегрированных с аналогичными международными спутниковыми системами.
Введение таких цифровых систем обеспечит достижение высокого уровня качества транспортных услуг и безопасности перевозок.

Шамиль БАЙБЕКОВ

Предотвращение гражданской войны — Ведомости

Нет ничего проще и приятнее, чем быть пророком социально-политического апокалипсиса: чую ледяное дыхание тотального коллапса, предвижу его неизбежное приближение! В любом стандартном тексте о грядущей катастрофе ключевое слово – «неизбежность». Если какие-то рецепты спасения и сообщаются, то они или носят индивидуальный характер (типа «валите» – понятно, что вся страна не может сняться и уехать), или, что еще глупее, сводятся к пересказу своими словами бессмертной формулы Михаила Гершензона: «Благословлять мы должны эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». Рецепт «давайте оставим все, как есть, и постараемся не дышать, чтобы ничего не обвалилось» сочетает в себе фантастическое представление об одновременном могуществе и хрупкости того режима, который призван защитить грамотную часть общества от ярости народной (не важно, русской народной или исламской экстремистской), а также детскую веру в возможность остановить время. С тем же успехом можно надеяться, что наступит ночь, если мы спрячем голову в подушку.  

Чем отличаются страны, в которых трансформация режима проходит мирно, от тех, где она сопровождается массовым насилием и территориальной эрозией? Проще говоря, есть ли способ предохраниться от гражданской войны? В этом году Нобелевскую премию мира получил так называемый Тунисский квартет – четыре общественные организации, ставшие гарантами и модераторами процесса демократического транзита в Тунисе после жасминовой революции 2011 г. Тунисский транзит не был ни быстрым, ни гладким: переговоры между основными политическими силами под эгидой «четверки» начались только в 2013 г., после победы на парламентских выборах исламистской партии, череды убийств оппозиционеров и новой волны массовых протестов. Однако Тунису удалось выработать приемлемый для всех заинтересованных сторон проект конституции, провести свободные выборы осенью 2014 г. и удержать гражданский мир, несмотря даже на теракты на курортах, которые случились этим летом.

Транзит и насилие

В соседних с Тунисом арабских странах авторитарные режимы тоже содержали дорогостоящие спецслужбы с широкими полномочиями, и много тратили на армию, и боролись – по крайней мере, риторическими методами – с тлетворным американским влиянием, и принудительно исключали из политической жизни исламистов – очевидный экстремистский элемент. Однако это не помогло ни самим диктаторам прожить вечно, ни их народам перейти к следующей фазе общественного развития без массовых человеческих жертв и разрухи. Почему-то в решающий момент ни всесильные спецслужбы, ни неутомимая пропаганда, ни бодрые проправительственные организации никого не спасают.

Четыре организации – лауреаты Нобелевской премии мира – это тунисский профсоюз, Конфедерация промышленности, торговли и ремесел, Лига прав человека и Тунисский союз юристов. То есть, переводя на наши реалии, гарантом того, что договаривающиеся власть и оппозиция не обманут и не поубивают друг друга, стали ФНПР, РСПП, Хельсинкская группа и, скажем, Ассоциация юристов России. Важно, что это не «власти» и «оппозиционеры», а третья сторона, которой доверяют все договаривающиеся.

В Тунисе не оказалось ни одной политической силы, которая сочла бы себя достаточно могущественной, чтобы пренебречь интересами всех остальных. Вопреки обыденному представлению о том, как хорошо, когда находится кто-то, «готовый взять на себя ответственность за страну», на самом деле необходимость договариваться всем со всеми спасает от войны всех против всех.

Отсюда следует второй значимый элемент тунисской режимной трансформации, отличающий ее от соседних стран. Члены Конституционного собрания, писавшие закон о новых выборах, проголосовали против запрета на участие в выборах для членов прежнего правительства президента Бен Али и его правящей партии. Проще говоря, решили обойтись без люстрации и поражения кого бы то ни было в избирательных правах.

Существует прямая корреляция между объемом насилия, понадобившимся для смены режима, и последующими шансами на демократизацию: чем больше крови в начале, тем ниже шанс на мир и демократию в будущем. Иными словами, в интересах правящего режима, чтобы трансформация была демократической – это увеличивает шансы правителя умереть своей смертью и на свободе (см. таблицу). Тунисская революция вообще была не кровожадная: сам экс-диктатор получил убежище в Саудовской Аравии, а на родине был приговорен к пожизненному заключению за убийства демонстрантов, но заочно.

По иронии судьбы автократы обычно видят опасность для своей власти именно в тех социальных институтах, которые потом спасают их от тюрьмы и виселицы: общественных организациях, свободной прессе, всяком открытом и гласном взаимодействии граждан. Опираться же они предпочитают на армию и спецслужбы, которые в нужный момент или возглавят заговор, или в лучшем случае останутся равнодушны к судьбе бывшего начальника, под фольклорным лозунгом «Что, новый хозяин, надо?».

Транзит и кооптация

Со своей стороны потенциальным трансформаторам режима надо помнить, что лишать прав других в ответ на то, что вчера лишали прав вас самих, – это путь не к демократии, а к продолжительному массовому мордобою. Люстрации – своеобразный политико-юридический инструмент, и в политической науке нет единого мнения относительно его эффективности для дальнейшего построения правового государства. При всех очевидных нравственных соображениях, побуждающих исключить клевретов свергнутого режима из строительства прекрасной новой жизни, аморальная наука говорит, что рецепт прочного гражданского мира – не эксклюзивность, а кооптация. Те группы, интересы которых представлял прежний режим, имеют точно такие же права, как и все остальные, – весь вопрос в пропорции. Проблема автократий не в том, что там у власти какие-то особенно плохие люди (дурнеют они большей частью в процессе многолетнего пребывания в закрытой властной системе), а в том, что они находятся у власти за счет всех остальных.

Для политической системы гораздо полезнее люстраций и целенаправленного изготовления социальной категории «лишенцы» создание такой избирательной системы, которая препятствует образованию консолидированного парламентского большинства. На первых свободных выборах лучший результат неизменно показывают те, кто при прежнем режиме был принудительно исключен из легального политического оборота. Если выборный закон написан по принципу «победитель получает все», то дальнейшее развитие событий будет оправдывать популярный тезис «дай народу волю, они всяких фашистов навыбирают».

В написании новой конституции – как и в законотворческом процессе в целом – обсуждение важнее конечного результата, поскольку плодом деятельности конституционного совещания должны быть не слова на бумаге, а общественное согласие. В основном же законе нужны не декларации, объявляющие ту или иную территорию социальным или светским государством или землей всеобщего благоденствия, а прописанный механизм сдержек и противовесов, который потом помешает любой политической силе переписать конституцию в свою пользу. В тунисской конституции сказано, что национальной религией является ислам – это декларация. А одновременно есть статья конституции, запрещающая преимущества или ущемления в правах по признаку любой религии или ее отсутствия, и статья эта не подлежит изменению, т. е. поменять или отменить ее можно только в результате изменения конституционного строя. Это механизм.

Автор – политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС

6 мифов об авторском праве на программное обеспечение

Главная / Публикации

По роду деятельности нам постоянно приходится сталкиваться с обыденным представлением об авторском праве, в котором можно выделить ряд устойчивых заблуждений. Разработчики – интеллектуальная элита последнего времени, но здесь нет четкого представления о правах на интеллектуальную собственность.

Думаю, многие мифы знакомы и вам не понаслышке. Представляем вам своеобразный рейтинг заблуждений. Протестируем ваши знания?

---

---

1. Автор программы — человек, который придумал идею

Вовсе нет. Авторские права не распространяются на идеи, концепции, принципы, методы, процессы, системы, способы, решения технических, организационных или иных задач.

Автором произведения признается гражданин, творческим трудом которого оно создано.

В случае создания произведения совместным творческим трудом, последние признаются соавторами независимо от того, образует ли такое произведение неразрывное целое или состоит из частей, каждая из которых имеет самостоятельное значение.

Не признаются авторами результата интеллектуальной деятельности граждане, не внесшие личного творческого вклада в создание такого результата, в том числе оказавшие его автору только техническое, консультационное, организационное или материальное содействие или помощь либо только способствовавшие оформлению прав на такой результат или его использованию, а также граждане, осуществлявшие контроль за выполнением соответствующих работ.

Поэтому собственники бизнеса, как правило, необоснованно считают себя авторами программного обеспечения, разрабатываемого на основании их идеи или под их руководством.

Узнать подробнее.

2. Авторское вознаграждение -это гонорар по договору с фрилансером

Представление, что работникам платят зарплату вместо авторского вознаграждения в корне ошибочное. Право на вознаграждение за создание результата интеллектуальной деятельности имеет любой автор независимо от условий найма.

Работа по найму регулируется трудовым правом, а создание результата интеллектуальной деятельности – гражданским. По трудовому договору работник получает оплату за выполнение служебных обязанностей, а интеллектуальные права на результат передаются за дополнительную плату с учетом гражданского права.

Поэтому авторское вознаграждение за служебное произведение должно выплачиваться работнику наряду с заработной платой. При этом вознаграждение может выплачиваться и одновременно с зарплатой. Здесь главное четко согласовать его размер и выделить из состава зарплаты.

Дополнительные пояснения.

3. Служебное произведение — это все, что создал сотрудник в рабочее время

Как бы не так! Служебным признается только то произведение, которое создано в пределах установленных для работника (автора) трудовых обязанностей. Только так работодатель автоматически получает права на результат интеллектуальной деятельности сотрудника.

Права на результат сохраняются за работником, если соблюдается любое из указанных ниже условий:

• отсутствуют трудовые отношения с автором;
• круг трудовых обязанностей автора, не включает создание такого результата;
• результат создан по собственной инициативе автора, а не заданию работодателя;
• автор выполнял работу в нерабочее время;
• автор не передал результат работ работодателю.

4. Авторские права – это личные права автора. Передать их нельзя, можно только делегировать защиту

Отчасти верно. Авторские права не ограничиваются личными правами автора, которые не могут отчуждаться или передаваться другому лицу.

Напротив закон ставит знак равенства между авторскими правами и интеллектуальными правами на произведения. Интеллектуальные права, в свою очередь, включают исключительное право, являющееся имущественным правом, а также личные неимущественные права и иные права автора.

Поэтому авторские права, включают как личные неимущественные и иные неотчуждаемые права автора, так и исключительные (имущественные) права, которыми можно свободно распоряжаться.

Значит, говорить о передаче авторских прав по договору вполне уместно, т.к. в основном авторские права на произведения упоминаются в контексте имущественных прав на использование произведения.

Почитать ещё об авторских правах.

5. Исключительное право — это эксклюзивное право использования

Вовсе нет. Не следует путать исключительное право с исключительной лицензией. Право использования предоставляется по лицензионному договору. Это право вторично от исключительного права, принадлежащего правообладателю.

Так же, как собственник имеет право сдавать вещь в аренду, владелец исключительного права (правообладатель) может предоставлять право использования на условиях исключительной лицензии или простой (неисключительной) лицензии.

Поэтому когда мы говорим об исключительном праве, то подразумеваем аналог права собственности, а не право пользования по договору на эксклюзивных условиях. И да – неисключительного права не существует!

И напоследок самый забавный миф.

6. Лицензия на ПО — это цифровой ключ для активации программы

Вовсе нет. Лицензия – это разрешение на использование программного обеспечения. Другими словами лицензия на ПО – это право его использования.

Измерять лицензии на программы штуками так же не верно, как и услуги – материальным результатом. Лицензия – это не товар, не сертификат и не экземпляр ПО, а возможность пользования ПО определенным образом. Так же, как аренда – это не вещь, а обязательство по ее предоставлению и вытекающее право пользоваться этой вещью.

Еще о лицензии на ПО.

Виталий Селиванов, 2019

Готовое решение для вашего бизнеса

Иногда проще спросить у специалиста, чем потратить время и сомневаться в результате

Авторское право

Дастархан на земле Советской – Новости Тимашевска

Узбекистан в обыденном представлении это седобородые старцы в тюбетейках и стеганых халатах, потягивающие в полуденную жару горячий зеленый чай и рассуждающие о смысле бытия.
Чайный этикет. Мирзоназар и Любовь Холикназаровы из поселка Советского Тимашевского района могли бы стать героями остросюжетного сериала о большой любви, которая сметает все препятствия, от несогласия родных на русскую невестку до идеологических разбирательств в партбюро — из них Мирзоназар выходил с мудростью Ходжи Насреддина. Но за чашкой чая мы вели разговор про далекую страну Узбекистан, которая познакомила их много лет назад и подарила интереснейшие традиции.
Отпустить гостя без чашки чая? Большего позора для узбека трудно придумать! В традиционных домах скатерть под названием «дастархан» стелют на пол. Чай наливает самый младший мужчина. Первую пиалу — себе, чтобы окружающие убедились, что напиток не отравлен. Чашу надо принимать только правой рукой, а левую держать на правой части груди. На дастархане изобилие сладостей, а вот сахар подавать не принято. Чем более уважаем гость, тем меньше чая наливается в его пиалу — чтобы почаще обращался к хозяину за свежей порцией чая. Нежелательному посетителю хозяин подаст полную пиалу как знак, что ему пора уйти.

Обручиться никогда не рано. Главное для узбека — семья, в ее создании активно участвовали родители жениха и невесты.
— Давно ушел в прошлое обычай, когда невесту выбирали родители, — рассказывает Мирзоназар, — или обручали даже совсем маленьких детей, это называлось бешик-керти.
Матери «жениха» и «невесты», лежащих в колыбели, разламывали лепешку и соединяли малышей специальной лентой. Деток постарше матери просто ставили рядом и соединяли подолы их рубашек.
Невесту парню постарше обсуждали на семейном совете, учитывалось и мнение профессиональных свах. Когда родители все решили, в дом невесты засылали сватов. За сватовством следовала помолвка, первым об этом узнавал жених — ему сообщали имя его будущей жены. Важный момент при создании семьи — выплата калыма, сколько и в каком виде, тоже решают родители.

Покрывало от сглаза. Обязательный на Востоке подарок к свадьбе — покрывало сюзане. Сотканное по всем правилам, оно должно было уберечь молодую семью от злых духов и сглаза. Начинала работу над покрывалом всеми уважаемая многодетная мать, ей помогали соседки и родственницы невесты. Умелые мастерицы часто нарочно допускали оплошности: «забывали» расшить прорисованный узор — пусть недобрый глаз споткнется о недочет, а счастье молодоженов никогда не закончится, как осталось незавершенным их свадебное покрывало. После свадьбы самое лучшее сюзане украшало комнату молодых.

Отчетное собрание. Прежде чем невеста переедет в дом к мужу, она должна «отчитаться» за полученные от его родни подарки. На посиделки в родительский дом приглашаются подруги и соседи. Гости должны увидеть все-все-все, что невесте преподнесли, от золотых украшений до одеял и посуды.
— Сшитые для невесты 40 платьев тоже вывешивают на общее обозрение, — рассказывает Любовь, — соседки потом с удовольствием обсуждают, чье приданое было богаче и чьи платья красивее и ярче.
Это не пустое хвастовство, родители показывают, в какие руки отдают дочь. Если подарки дорогие, то бедствовать молодая семья не будет, а если нет, то будет с мужем делить все, и хорошее, и плохое.
Когда невеста приходит в дом мужа, то старший в семье дает ей попробовать мед, а муж наступает на ногу — в знак послушания ногу убирать не принято, разве что в шутку.
— Родители рассказывали, что раньше свадебные церемонии означали очень большие расходы, ведь по традиции это множество гостей и пир горой в течение семи дней и ночей, — вспоминает Мирзоназар.
Холикназаровы без пышного празднества обошлись, отметили этот день в кругу ближайших друзей, скромно, по-европейски.
— Прошло больше года, пока меня, русскую, приняли в узбекской семье, — делится Любовь, — когда мы ездили в гости к родителям мужа, я надевала национальный узбекский наряд — платье и штаны, а на голову повязывала платок — чтобы показать свое уважение.

Традиционно по цвету платья узбечки можно определить социальное положение мужа — чем больше фиолетового, тем выше статус, а чем больше зеленого, тем статус ниже.
На праздники женщины одевались в яркие наряды и надевали множество украшений.

Главный праздник весны — Навруз, его отмечают с 21 по 24 марта, эти дни в республике объявлены выходными. Время посвящается различным народным играм, скачкам, борьбе силачей, песням и пляскам.
К столу подают сумаляк — проросшие зерна пшеницы перемалывают и отжимают, полученную жидкость смешивают в кипящем масле с мукой. Чтобы не подгорело, на дно казана бросают камешки или орешки — тот, в чьей пиале окажется камешек, может загадывать желание. Главный секрет сумаляка: его нужно помешивать непрерывно, на протяжении 12 часов. Одной хозяйке это не под силу, и в процессе участвуют все соседи. Узбечки верят, что, мешая сумаляк, человек освобождается от недобрых мыслей. Готовое блюдо снимают с огня и накрывают, оставляя до утра. Утром можно истолковать рисунок на его поверхности.
— Ни одно застолье не проходит без плова, — вспоминает Любовь, — мы жили в пятиэтажном доме и обязательно сооружали столы на детской площадке и всем домом отмечали Навруз. Также все вместе праздновали и Пасху, не делали различий по религиозному признаку и всегда жили дружно.
Семья Холикназаровых активна, Любовь Петровна поет в хоре, ведет для односельчанок группу здорового образа жизни. Принимает братьев и сестер мужа — родными все друг другу стали уже давно.

Рецепт Узбекский плов

Плов — классическое главное блюдо в Узбекистане. Его можно дополнить различными ингредиентами, бобами, барбарисом, яйцом, айвой, гранатом.
Ингредиенты: баранина 2 кг, луковица 2 шт., морковь 5 шт., рис 3,5 стакана, чеснок 1 головка, соль, тмин, черный перец по вкусу.
Приготовление. Помыть, почистить и нарезать морковь тонкой соломкой. Нарезать лук полукольцами. Поставить казан на средний огонь и налить масла. Дождаться, пока масло закипит, и опустить мясо в масло на дно казана. Обжаривать до появления коричневой корочки. Затем добавить лук, щепотку тмина, 1/2 ч. л. соли и черного молотого перца. Все хорошо перемешать.
Выложить морковь в казан. Добавить остатки соли и тмина. Перемешать и готовить до «размягчения» морковки. Помешивать каждые 30 сек. Залить 8 стаканов кипяченой воды. Когда вода хорошо нагреется (не закипит) добавить головку чеснока. Варить на среднем огне в течение часа, затем чеснок убрать.
Промытый до прозрачной воды рис добавить в казан. Если нужно, долить воды и положить чеснок обратно. Когда рис начнет поглощать воду, чеснок снова убрать. Накрыть плов крышкой и готовить в течение 8 минут. Проверять каждые несколько минут, не впиталась ли вся жидкость, чтобы плов не пригорел. Сделать купол из риса, наверх положить головку чеснока. Убрать с огня и дать плову постоять под крышкой в течение 30 минут. Смешать рис с мясом и подавать к столу.

Зеленый чай по-узбекски
В чайник объемом 1 литр залить 150 г холодной кипяченой воды, засыпать 1 ст. л. без верха крупнолистового зеленого чая. Долить кипятком. Дать 3 минуты настояться и вылить немного чая в чашку, затем из чашки обратно в чайник. Это называется «кайтар», или по-русски «поженить чай». Теперь разлить по чашкам, подать сухофрукты, орехи, мед. В опустошенный чайник можно долить кипятка снова, но не более трех раз.

Известные узбеки: Салижан Шарипов — российский космонавт; Алишер Усманов — российский предприниматель и меценат узбекского происхождения, миллиардер, основатель USM Holdings; Искандар Махмудов — основатель и президент Уральской горно-металлургической компании; Рустам Хамдамов — советский и российский кинорежиссер, сценарист, художник; Джаник Файзиев — узбекско-российский режиссер кино и телевидения, продюсер, актер, сценарист. Генеральный директор киностудии «КИТ»; Наргиз Закирова — узбекская и российская певица; Равшана Куркова — российская актриса театра и кино; Согдиана — узбекско-российская певица.

Ранее на сайте: Традиции табасаранцев — женщине позволено открывать лицо, украшать себя яркими головными уборами

Курды самый многочисленный народ, рассеянный по всему миру

Джабраил Мирзоев и его семья — яркие представители азербайджанского народа на Кубани

Определение обыкновенного, Merriam-Webster

или · дневной | \ R-də-ner-ē \ 1 : ожидаемого в обычном порядке событий : рутина, обычная обычный день

2а : обычных качеств, званий или способностей обычный подросток

3 : имеющая или составляющая непосредственную или первоначальную юрисдикцию также : , принадлежащие такой юрисдикции

1 : обычное или обычное состояние или порядок вещей — обычно используется во фразе « необычное» Мы не сделали ничего необычного.

2а (1) : прелат, осуществляющий первоначальную юрисдикцию над указанной территорией или группой Ординар епархии — епископ.

(2) : священнослужитель, ранее назначенный в Англии для обслуживания осужденных преступников.

б : судья по наследству в некоторых штатах США.С.

3 часто пишется с заглавной буквы : части Мессы, которые не меняются изо дня в день. «Отче наш» — это обычная месса.

4а Британский : обед по фиксированной цене для всех желающих

б в основном британский : таверна или столовая, где подают обычные блюда.

Трансцендентализм и обыденное

1 Для Стэнли Кэвелла специфическая и современная тема обыденного уходит из Америки и трансцендентализма Эмерсона и Торо, чтобы заново изобрести себя в Европе с философией обыденного языка — Витгенштейна и Остина.Но чтобы понять это, необходимо осознать то, что Кавелл называет, вдохновленный Витгенштейном и Торо, «сверхъестественным обыденным», присущим его антропологической тематизации. В своем предисловии к недавней работе Вины Дас, Жизнь и слова , Кавелл (2007) отмечает, что обыденный является нашим обычным языком, поскольку мы постоянно делаем его чуждым нам самим, что вызывает витгенштейновский образ философа как исследователь чужого племени: это племя, это мы иностранцы и чужие для себя — «дома, может быть, нигде, может быть, где угодно.Это пересечение знакомого и странного, разделяемое антропологией и философией, и есть место обыденного:

Антропологическая перспектива Витгенштейна в принципе озадачена всем, что люди говорят и делают, а значит, возможно, в настоящий момент, ничем.

2 «Обычное» не означает «обычное». Это не определяется сетью убеждений или общих предрасположенностей.Общий язык, способность говорить вместе, тем не менее определяет обыденное: между обычным (повседневной, совместной жизнью) и обычным языком, между близостью к обычной жизни, требуемой в американском трансцендентализме, в фильмах и литературе, которые его наследуют, и Согласно философии обыденного языка Витгенштейна и Оксфорда, обычное — это поиск новой земли, которую нужно открыть и исследовать, а затем описать. Мысль об обычном носит экспериментальный характер: стремясь описать обычный опыт, она объединяет слова и мир.От Эмерсона до Витгенштейна, от Остина до Гоффмана мы попытаемся проследить эти маршруты и сделать услышанными эти современные и непризнанные голоса обычных людей, которые требуют новых форм внимания к человеческой форме жизни и другого понимания прагматизма.

3 Начнем с Конкорда и с гипотезы Кавелла: отличительная черта американской мысли, ее способность заново начинать философию в Америке, заключается в изобретении ею обыденного.Это новое отклонение философии, в котором нет ничего чистого, а скорее, как и в голливудских комедиях о «повторном браке», оно связано со вторым шансом — это изменение двух закоренелых тенденций философии: отрицания нашего обычного языка и нашей обыденности в философской претензии выйти за их пределы, исправить их или, опять же, в философской претензии знать, что мы хотим сказать, что является для нас общим. Призыв к обычному или возвращение к практике не является ни доказательством, ни решением, как предполагают некоторые разновидности эмпиризма или социологии: его преодолевает «сверхъестественность обыденного».”

4 Именно с этой точки зрения необходимо зарегистрировать возвращение Кавелла к таким американским авторам, как Эмерсон и Торо. Эмерсон, отец-основатель американской философии, утверждает интеллектуальную независимость Америки, присвоение обыденного в отличие от возвышенного, унаследованного от Европы, в отрывке из своего знаменитого обращения «Американский ученый»:

Я не прошу великого, далекого, романтического; что делают в Италии или Аравии; что такое греческое искусство или провансальский менестрель; Я принимаю обычное, исследую и сижу у ног знакомого, низкого.Дайте мне представление о сегодняшнем дне, и вы сможете увидеть древний мир и миры будущего. (Эмерсон 1837: 171)

5 По общему признанию, обращение к «общему», «низкому» уже давно существует в философии и играет центральную роль в английской мысли. Но здесь есть новый акцент на обычном. Речь идет не о восхвалении здравого смысла, а о том, чтобы вернуть все мысли к обыденному, к тем категориям обыденного — низкому, близкому, — которые прямо противоположны великому и далекому и допускают « познавая смысл »обычной жизни…

Что бы мы на самом деле знали значение? Еда в фиркине; молоко в кастрюле; уличная баллада; новости лодки; взгляд глаза; форма и походка тела. (Там же)

6Эмерсон выражает здесь потребность в самобытной американской культуре как альтернативе европейской культуре, которая будет определяться этим позитивным стремлением к общему. Он заранее описал привилегированные объекты американского кино или фотографии, как будто необходимо отказаться от «сложного» европейского искусства, чтобы представить себе истинно американское обычное искусство.

Его список в «Американском ученом» вопросов, «основная причина» которых он требует от студентов, — […] — это список, воплощающий то, что мы можем назвать физиономией обыденного, формой того, что Кьеркегор называет восприятием. возвышенного в повседневной жизни.Это список, составленный за три или четыре года до того, как Дагер представит свои медные пластины в Париже, олицетворяющий навязчивую идею фотографии. (Кэвелл 1972: 150)

7Это не только искусство в эстетике обыденного, но и искусство восприятия реальности. Существует разработка списка новых категорий, категорий обыденного, точнее, элементов физиогномики, походки или «взгляда» обыденного, что философия, а также кино и фотография могли бы иметь описать.Это как если бы классический трансцендентальный вопрос трансформировался: вопрос больше не в познании «конечной причины» явлений природы, а в установлении связи с обычной жизнью и ее деталями, ее особенностями. Для Эмерсона этот новый подход, партикуляристский и перцептивный, неотделим от новых отношений между классами, от демократизации даже восприятия.

Одним из этих признаков является тот факт, что то же движение, которое привело к возвышению того, что называлось самым низким классом в государстве, приняло в литературе очень заметный и столь же благоприятный аспект.Вместо возвышенного и прекрасного исследовалось и поэтизировалось близкое, низкое, обычное. То, что по неосторожности топтали под ногами те, кто запрягал и готовил себя для длительных путешествий в далекие страны, внезапно оказывается богаче всех чужих краев. Литература бедняков, чувства ребенка, философия улицы, смысл семейной жизни — вот темы того времени. (Эмерсон 1982 [1837]: 565)

8 Бедные, дети, улица, домохозяйства: это новые предметы, которые необходимо будет найти для см. .Для Кавелла, как и для Витгенштейна, задача философии состоит в том, чтобы вернуть нам обыденное — вернуть наши слова из метафизического в их повседневное употребление, что нелегко и неочевидно.

В этом он соединяет свои мысли с новой поэзией и искусством своего времени, темы которых он характеризует как «литературу для бедных, чувства ребенка, философию улицы, смысл семейной жизни». Я замечаю, что, когда он описывает себя как спрашивающего «не о великом, далеком, романтическом», он, очевидно, не учитывает, что упор на низкое и близкое — это прямо противоположное лицо романтика, постоянный поиск чего-то новая близость в отношении себя к своему миру.(Кавелл, «Настроение Эмерсона», 149-50)

9 Поиск обыденного обретает смысл из угрозы скептицизма — потери мира или отдаления от него. Как он представляет это в начале своего эссе «Опыт», Эмерсон связывает эту потерю с отсутствием речи, что по определению делает ее неадекватной или несчастливой — это вопрос неудачности языка. Именно эту существенную неадекватность языка в «Самодостаточности» Эмерсон называет соответствием своих современников, а Торо осуждает как «тихое отчаяние».”

Их вся правда не совсем правда. Их двое — не настоящие двое, их четыре — не настоящие четыре; так что каждое слово, которое они говорят, огорчает нас, и мы не знаем, с чего начать их исправлять. (Эмерсон 1990: 34)

10 Призыв к обыденному неотделим от этого скептического момента, когда мир радикально огорчает нас, когда, согласно Эмерсону, он ускользает от нас, когда (потому что) мы очень сильно хотим его схватить, схватить концептуально и собственнически.В своей защите обыденного от тщетного желания осмыслить и понять реальность, Эмерсон и Торо, таким образом, являются предшественниками философии обыденного языка, вместо этого рекомендуя внимательное описание реальности: быть рядом с миром (как близким, так и отдельным).

Связь означает, что я рассматриваю оба развития — философию обычного языка и американский трансцендентализм — как ответы на скептицизм, на беспокойство по поводу наших человеческих способностей как знающих.Мой путь к этой связи лежал сразу в моем прослеживании как философии обычного языка, так и американских трансценденталистов до кантовского понимания того, что Разум диктует, что мы подразумеваем под миром. (Кавелл 1988a, стр. 4)

11 Наша связь с обыденным — это еще один способ сформулировать вопрос о нашей связи с реальностью и о нашей способности говорить вещи на нашем обычном и общем языке. По мнению Эмерсона, Америка должна заново изобрести трансцендентальную философию, следуя своим собственным методам, темпераменту и настроениям.Затем он должен изобрести доступ к обычному, особый способ подхода этой новой природы, для которого категории трансцендентальной философии, в некоторой степени, концептуальный способ доступа к природе, разработанный Европой, не действуют. Необходимо новое образование. Торо хорошо описывает это в Walden :

.

Пришло время, чтобы у нас были необычные школы, чтобы мы не прекращали свое образование, когда мы начинаем быть мужчинами и женщинами.Пора сделать деревни университетами. Будет ли мир навсегда ограничен одним Парижем или одним Оксфордом? Разве нельзя сесть здесь студентов и получить гуманитарное образование под небесами Конкорда? (Торо 1954, глава 3)

12 Вернуться к обычному языку — значит говорить серьезно, уважать его речь, подойти к остинской теме. Речь идет не об открытии подлинного и оригинального значения слов — мифа, который Витгенштейн развенчивает в первых строчках «Синей книги ».Как говорит Кавелл: «Слова приходят к нам издалека; они были там раньше нас; мы рождены в них. Это означает, что они принимают факт своего состояния »(1972: 64). Значение слова заключается в его использовании — если заимствовать фразу Витгенштейна: «Мы не знаем, что означает« Уолден », если мы не знаем, что такое Уолден» ( ibid .: 27). Таким образом, из всех слов, использованных Торо, он дает новый смысл: утро (утро — это когда я просыпаюсь и во мне рассвет), дно пруда (мы не знаем, что это за основание, или фундамент, если мы не исследовали, как Торо, дно Уолденского пруда), солнце (утреннюю звезду).

13 «Обнаружение того, что нам говорят, точно так же, как обнаружение того, что мы говорим, означает обнаружение точного места, где это сказано; чтобы понять, почему это сказано именно в этом месте, здесь и сейчас »( там же, .: 34). Это образование или метод обычного языка: понять, почему, когда мы говорим то, что говорим, при каких обстоятельствах — потому что без его использования слово является «мертвым знаком» (Wittgenstein 1958: 3). Это не вопрос раскрытия подлинного или скрытого значения слов.Все уже перед нами, отображается перед нашими глазами: оставайтесь, чтобы видеть видимое. Таким образом, Торо, подобно Эмерсону, объявляет об антропологическом проекте Investigations : увидеть обычное, которое ускользнуло от нас, потому что оно близко к нам, под нашими глазами.

То, что мы предлагаем, на самом деле является замечаниями по естественной истории человечества; однако мы вносим не курьезы, а наблюдения, в которых никто не сомневался, но которые ускользнули от комментариев только потому, что они всегда перед нашими глазами.(Витгенштейн, ИП §415)

14 Можно вернуться к красивой формулировке Фуко, где важным моментом является то, что он связывает эту способность «видеть видимое» с философией обычного языка и ее проектом использования использования для обнаружения того, что на самом деле происходит: de la pensée à partir de la manière dont on dit les choses »:

Мы давно знали, что роль философии состоит не в том, чтобы открывать то, что скрыто, а в том, чтобы сделать видимым то, что именно видимое, то есть сделать явным то, что так близко, так непосредственно, так тесно связано с нами, что как следствие, мы этого не воспринимаем.(Фуко 1994 [1978]: 540-1)

15 Обычное существует только в этой характерной трудности доступа к тому, что находится прямо перед нашими глазами, и к тому, что нужно научиться видеть. Это всегда объект исследования — это будет подход прагматизма — и объект допроса; это никогда не дается. Всегда нужно достигать минимума в инверсии возвышенного. Недостаточно хотеть начать с обыденного, с «обывателя».«Это не вопрос исправления наследия европейской философии и создания новых категорий: необходимо придать другой смысл унаследованным словам (таким как опыт, идея, впечатление, понимание, причина, необходимость и условие). , чтобы вернуть их от имманентного к общему или от метафизического к обычному, что означает сделать из них что-то еще.

16 Эмерсон предлагает свою версию категорий в эпиграфе к «Опыт» со списком «владык жизни»:

Повелители жизни, владыки жизни, — / Я видел, как они проходили, / В их собственном обличье, / Подобных и непохожих, / Пышных и мрачных; / Использование и сюрприз, / Поверхность и сон, / Быстрая преемственность и Призрачная ложь.(Эмерсон 2005: 77)

17 На первый взгляд, повелители жизни напоминают категории, которые контролируют нашу жизнь, наш опыт и определяют наш доступ к миру, как у Канта, — категории причинности, субстанции или тотальности. Но список хорошо демонстрирует, что это не может быть [вопрос] этих категорий: использование, неожиданность, поверхность, мечта, преемственность, зло, темперамент … В Emerson есть идея, что необходимо изобрести новый набор понятий, чтобы описать обычные, данные или, вернее, разнообразные материалы, «разбросанные по земле».И это новый обычный человек, которого нужно будет построить или, как он говорит, «приручить».

18Эта революция будет произведена путем постепенного приручения идеи Культуры. Главным делом мира, стремящимся к великолепию, по большому счету, является созидание человека. Вот материалы, разбросанные по земле (Emerson 1990: 178).

19Если бы Эмерсон удовлетворился систематизацией категорий и заменой традиционного списка (европейское трансцендентальное наследие) модернизированным американизированным списком, вклад был бы слабым.Представление категорий обыденного меняет само понятие категории. Идея приручения культуры, обычного как следующего, как соседа, не является идеей овладения реальностью — потому что обычное не концептуализируется и не постигается: это понимание связи с миром не как знание, а как близость и доступ к вещам, как внимание к ним. Речь идет не о переписывании списка категорий, а о переопределении их использования: не как концептуального восприятия реальности, а как соседних вещей.Это признание [реальности] рядом со мной, рядом или близко, но также отделенным от меня, рядом. Революция, совершенная Эмерсоном, состоит не столько в переопределении или перераспределении категорий, сколько в переделке того, что есть опыт, которое продолжается от Джеймса до Дьюи и Гоффмана.

20 Следовательно, наше отношение к миру больше не является вопросом (активного) применения категорий понимания к опыту, а заключается в (пассивном) наблюдении за владыками жизни, проходящими мимо в ходе опыта.Они возникнут из опыта, внезапно появятся — «Я нахожу их на своем пути» — как если бы категории вместо того, чтобы навязываться или формулировать, просто терпеливо ждут, и для найти :

Иллюзия, Темперамент, Преемственность, Поверхность, Удивление, Реальность, Субъективность — это нити на ткацком станке времени, это владыки жизни. Я не осмеливаюсь отдавать их приказы, но я называю их, когда нахожу их на своем пути. (Эмерсон 1837: 106)

21Эмерсон берет и ниспровергает систему Канта.Владыки жизни не контролируют наше восприятие или наш опыт, они исходят из него, как формы на заднем плане: «Я видел, как они прошли» (там же) . Сами категории являются объектом / предметом наблюдения и исследования. Такова интеллектуальная революция, вызванная трансцендентализмом. Трансцендентный вопрос больше не в том: как узнать, что нужно начинать с опыта? (Вопрос, который, начиная с Юма, известен каждому, приводит к ответу: человек вообще ничего не знает — и, таким образом, ведет к скептицизму.) А скорее: как мы подходим к миру? Как у нас есть опыт? Эта трудность приближения к миру выражена Эмерсоном в «Переживании» применительно к переживанию горя и обобщена на переживание мира, взятого в целом под знаком (категорией) утраты. Здесь скептицизм, в невозможности получить опыт. Мы не столько невежественны, сколько неопытны. Уильям Джеймс последует этой нити эмерсоновской мысли (например, в The Will to Believe ), Дьюи также последует ей, предлагая свои собственные категории, и Витгенштейн, вероятно, использует ее в своих более поздних работах.

22 Согласно Эмерсону, опыт не может научить нас ничему, вопреки тому, что говорит нам «ничтожный» эмпиризм — не потому, что он недостаточен, что мы должны выходить за его рамки, как утверждает традиционная эпистемология, а потому, что он нас не трогает. Наши попытки овладеть миром и вещами, чтобы понять их во всех смыслах этого слова (материально и концептуально), отдаляют нас от них. Это то, что Эмерсон описывает в «Опыте» как «самую некрасивую часть нашего состояния» (Emerson 2005: 81) — эта мимолетная реальность ускользает между нашими пальцами в тот момент, когда, потому что мы цепляемся за нее: un hand some.Именно наше желание постичь реальность заставляет нас терять ее, наше стремление знать (как теоретическое присвоение и синтез) удерживает нас от обычной близости с вещами и отменяет их доступность или их привлекательность (тот факт, что они под рукой, красивый). Эмерсон трансформирует кантианский синтез, идя не трансцендентальным путем, а противоположным, не романтическим путем, в сторону имманентности. Это превосходство синтеза низким, а не высоким, характерно для Эмерсона и Торо.Эмерсон приступает к ироническому повторению картезианских и кантианских тем из европейской теории познания:

Это очень печально, но слишком поздно, чтобы помочь, открытие, которое мы сделали, что мы существуем. Это открытие называется грехопадением человека. С тех пор мы подозреваем наши инструменты. Мы узнали, что видим не напрямую, а опосредованно. (Эмерсон 1990: 98)

23 Именно концептуальная деятельность как таковая должна прийти к отказу от этой некрасивой «когнитивной алчности» (эта рука и эти пальцы, которые сжимаются и сжимаются).Обратимся к критике, высказанной Витгенштейном в «Синей книге » за «тягу к общности», характерную для философии. Внимание к частному, которое требует Витгенштейн, противоречит нашей тенденции к полному пониманию.

Нам кажется, что нам нужно проникнуть в феноменов: однако наше исследование направлено не на явления, а, можно сказать, на «возможности» явлений.
Мы напоминаем себе, то есть о том, какие утверждения мы делаем о явлениях. […] Таким образом, наше исследование носит грамматический характер. (Витгенштейн, PI §90)

24Когда Витгенштейн подтверждает наше впечатление, что мы должны визуально проникать в явления, и когда он указывает, что наше «грамматическое» исследование направлено не на явления, а на их возможности, он намеревается заменить категории образной грамматикой человеческих понятий, грамматикой представлений. конкретный.Разница с Кантом состоит в том, что у Витгенштейна и Эмерсона каждое слово обычного языка, каждый бит обычного опыта, каждый аспект черт обычного, каждый из них требует дедукции, чтобы знать, как его использовать: каждое слово должно быть прослежено в своем приложение к миру, по критериям его применения. Слово для Эмерсона и Витгенштейна должно быть сформулировано в конкретном контексте, в котором оно имеет значение, иначе оно ложно (звучит ложно), оно «меня раздражает». Таким образом, можно было читать серию лордов не как обновленный список категорий, а как грамматику конкретного опыта.

25 Именно в этом отношении к опыту Эмерсон (и Дьюи) зашли, возможно, даже дальше, чем сам Витгенштейн. В этом отношении Витгенштейн кажется зависимым от трансцендентального наследия с его идеей «возможностей феноменов» и его определением грамматики как составной части этих возможностей. Радикальный эмпиризм Эмерсона состоит в том, что говорить о данном — это еще слишком. Его интересует, можно сказать, «найденное.«Находка как основание», — говорит Кавелл (1991: 79).

26 Таким образом, обычное — это то, что ускользает от нас, то, что является далеким, именно потому, что мы стремимся присвоить это нам, а не позволять себе идти к вещам и незначительным встречам: «все наши удары смотрят, все наши удары случайны. Наши отношения друг с другом косвенные и случайные », — пишет Эмерсон в Experience. Эта настойчивость в случайности, случайности определяет двусмысленность Эмерсона. Случайность — это также несчастье, фатальность — отсюда его каламбур случайный / несчастный: наш опыт может быть как случайным, так и катастрофическим, а случайные структуры — обычным опытом, как низкими, так и близкими.

27 Трансцендентализм поэтому плохо назван, потому что то, что предлагает Эмерсон, является особой формой эмпиризма, которую можно легко назвать радикальным эмпиризмом. Мои представления более надежны, чем мои мысли; они фатальны, потому что ускользают от моего желания постичь мир. Таким образом, исходя из восприятия, понимаемого как влечение и как восприимчивость, можно вообразить основу для обычного опыта.

Каждый человек различает произвольные действия своего разума и свои непроизвольные восприятия и знает, что его непроизвольным восприятиям обязана совершенная вера.[…] Но восприятие не прихотливо, а губительно. (Эмерсон 2005: 81)

28Обращение, которого требует философия, — это не (трансцендентный) переход в другой мир. Новая Америка здесь, передо мной. И только в этом обычном мире я могу измениться.

Почему бы не осознать свой мир? Но я далек от отчаяния, которое предвосхищает закон ничтожным эмпиризмом — […] Справедливость еще победа; и истинная романтика, ради воплощения которой существует мир, будет превращением гения в практическую силу.( Там же, .: 106)

29 Чтобы осознать мир: Эмерсон трансформирует и лишает возвышенности трансцендентальное, возвращая категории к обычному, осознавая «возможность» «истинной романтики», превращая гений в практическую силу. Больше нет двух миров, а есть только один, который всегда и обычно остается нам открывать и описывать.

30Это не та площадка, где я мог бы чувствовать себя как дома.Эмерсон и Торо — мыслители миграции (не только земли или идентичности): для них это не вопрос «жилища», а вопрос постоянного отъезда. Важно начать, всегда быть готовым к работе, а не привязанность или укорененность, которые синонимичны с размещением, или с цеплянием, с сжатием нации или самого себя.

Но по правде говоря, теперь все должно быть начато, и каждый новый ум должен занять позицию Колумба, выйти из зияющих бездельников на берегу и плыть на запад, в новый мир.( Чувства и душа , в Emerson 1990)

31Пионер — одна из ярких фигур в этом порыве. Первопроходец (как Уилл Хантинг в конце фильма Гаса Ван Сента под этим именем или как герой фильма Рамблфиш Фрэнсиса Форда Копполы) движется на Запад, который также является Востоком, где восходят рассветы, поскольку теперь мы знаем, что Земля круглая, а Солнце «всего лишь утренняя звезда», как выразился Торо в последнем предложении Уолдена.

32 Утверждая обыкновенное, Emerson призывает к революции («Вот материалы, разбросанные по земле»). Американская надежда становится надеждой на конструирование нового человека и культуры, одновременно «одомашненных», что является противоположностью угнетенного и порабощенного: домашний мужчина — это тот, кто приходит, чтобы гармонизировать свое внутреннее и внешнее, свой общественный голос и свое частный голос, не отказываясь от того или другого. Построение американской демократии — изобретение обычного человека: «построение человека».«Публичное выражение тогда основано на доверии к себе, которое не есть доверие к заранее заданному« я »(философия обыденного — не философия субъективности), а доверие к собственному опыту.

33 Доверие к собственному опыту: это определяет обращение к практике в подлинно эмпирическом движении. Можно исследовать политические последствия этого доверия с помощью вопроса гражданского неповиновения. Кавелл применил его в первую очередь к фильму и тому, чему он нас учит. В книге Pursuits of Happiness он исследует акт «проверки собственного опыта», то есть изучения собственного опыта, «позволить [тин]] объекту или работе, которая вас интересует, научить вас, как ее рассматривать.«Обучать свой опыт так, чтобы он был полезен для него. Интересоваться фильмом как произведением мысли — значит интересоваться нашим кинематографическим опытом. Это означает смещение объекта исследования от объекта к моему опыту с объектом, «интерес, который я привношу к своему собственному опыту». Это означает опору на опыт объекта, чтобы найти правильные слова для его описания и выражения. Для Кавелла именно просмотр (повторяющийся и обычный) фильмов приводит к тому, что человек доверяет собственному опыту и в то же время приобретает авторитет над ним.«[Это] концептуальное, а также экспериментальное мероприятие […]. Я считаю это проверкой собственного опыта »(1981: 18). Затем Кавелл возвращается к «эмпиризму, практикуемому Эмерсоном и Торо». Таким образом, перечитанный эмпиризм определяет парадоксальную связь между опытом и доверием: необходимо обучать свой опыт, чтобы доверять ему. Это новый поворот кантовского наследия: не выходить за пределы опыта через теорию, а идти в обратном направлении от того, что в философии является самим движением знания; выйти за рамки теории через опыт.Доверие к себе определяется обычным и выразительным авторитетом, которым человек обладает над своим опытом: «Без этого доверия к своему опыту, выраженного как готовность найти для него слова […], человек не имеет авторитета в своем собственном опыте» (). там же .: 19). Доверие заключается в открытии в себе (в своей «конституции», как говорит Эмерсон, в политическом и субъективном смысле) способности иметь опыт, а также выражать и описывать этот обычный опыт. Это также определение обычного опыта для Витгенштейна и того, чего, по мнению Фрейда, можно ожидать от психоанализа (собирать и напоминать, перераспределять — вспомните — разбросанные обрывки и воспоминания о словах и употреблениях).Такой подход к обычному опыту можно найти также в радикальном эмпиризме Уильяма Джеймса, в теории исследования Дьюи и в литературных концепциях Генри Джеймса: важно иметь опыт (ср. Dewey 1934).

34 Иметь опыт — значит понимать, что важно. Что интересует Кавелла в фильмах, так это то, как наш опыт позволяет увидеть то, что имеет значение. Кавелл заинтересован в развитии способности видеть важность, внешний вид и значение вещей (мест, людей, мотивов):

Мораль, которую я рисую, такова: вопрос о том, что происходит с объектами, когда они снимаются и показываются на экране — как и вопрос о том, что становится с конкретными людьми, конкретными местами, а также предметами и мотивами, когда они снимаются отдельными создателями фильма, — имеет только один источник данных для его ответа, а именно внешний вид и значение именно тех предметов и людей, которые на самом деле можно найти в последовательности фильмов или отрывков фильмов, которые имеют для нас значение.(Кавелл, 1998b: 182-3)

35 То, что определяет важность, циркулярно: «Выражать их видимости, определять эти значения и артикулировать природу этой материи» (Cavell, 1998b: 183).

Если это часть зернистости пленки, чтобы усилить ощущение и значение момента, то в равной степени это также ее часть, чтобы противостоять этой тенденции и вместо этого признать роковой факт человеческой жизни, что значение его моментов обычно не дано с моментами, как они прожиты, так что определение значимого перекрестка жизни может быть делом всей жизни.(Кавелл, 1998b: 11)

36 Оказывается, что переживание определяется нашей способностью к вниманию: нашей способностью видеть детали, выразительный жест, даже если это не обязательно четкая и резкая картинка или исчерпывающая картина. Затем мы должны описать внимание к тому, что имеет значение, к тому, что имеет значение в выражениях и стилях других — что делает и показывает различия между людьми, отношение каждого к своему опыту — это мы должны затем описать.

Признать нравы, манеры, привычки, обороты речи, мысли, стили лица морально выразительными — как для отдельного человека, так и для народа.Разумное описание жизни, того, что важно, вносит различия в человеческие жизни. (Бриллиант 1991: 375)

37Эти различия должны быть предметом «умного, проницательного и проницательного описания жизни». Эта человеческая жизнь относится к витгенштейновской форме жизни, рассматриваемой не как социальная норма, а как контекст, в котором видны жесты, манеры и обычные стили. Таким образом, внимание к обычному, «к тому, что мы хотели бы знать значение» (Emerson 1982: 564), есть восприятие структур или моральных мотивов.Воспринимаются не объекты, а выражения, что возможно только на фоне формы жизни. Литература является привилегированным местом этого восприятия, поскольку она создает фон, который выявляет важные различия между выражениями. Фильм также для Кавелла является средством выражения морали.

38 Это вопрос компетенции, который должен иметь отношение не только к знаниям или рассуждениям, но и к изучению подходящего выражения, а также к воспитанию чувствительности: воспитанию восприимчивости читателя автором, который представляет такую ​​ситуацию как такую воспринимаемый персонаж, при этом помещая его (описывая) в соответствующие рамки.Роман учит нас смотреть на обычную жизнь как на «сцену приключений и импровизаций», начиная с подходящих способов выражения, лингвистических или иных: развитие чувствительности через подражание. Роман формирует нашу способность читать моральное выражение — способность использовать слова для описания морального опыта конкретного человека.

39 Внимание, которое предлагает и провоцирует роман Генри Джеймса, превращает опыт читателя в приключение (по словам Эмерсона, «настоящий роман»).В любой ситуации, сочетающей в себе неуверенность и «вкус к жизни», есть приключения. Джеймс отмечает, что касается романов Джорджа Элиота, что эмоции, измученный интеллект и сознание его героев становятся «нашим собственным приключением» (см. Laugier 2006).

Человеческое личное « приключение » — это не априори, не позитивная, абсолютная и неэластичная вещь, а всего лишь вопрос отношения и признательности — имя, которое мы обычно даем постфактум любому переходу, любой ситуации, которая добавила острого привкуса неуверенности к обострившемуся чувству жизни.Следовательно, все это прекрасно — вопрос интерпретации и конкретных условий; без представления о каком последнем некоторые из самых потрясающих приключений, как часто приходилось говорить, могут показаться вульгарно зря. (Джеймс, 1934: 286)

40 Опыт, если ему доверять, становится приключением. Отказаться от этого доверия — значит упустить эту часть приключения — приключение персонажа и собственное приключение.Недостаток внимания к опыту, неспособность осознать его важность заставляет упускать из виду то, что происходит. Условие, найденное в этнометодологии, объединяет наследие Витгенштейна, Эмерсона и прагматизм: не упускайте, не упускайте вещь из-за отсутствия понимания и восприимчивости к колебаниям обстоятельств действия, когда оно происходит.

41Таким образом, можно рассматривать опыт как концептуальное и разумное приключение одновременно — другими словами: одновременно пассивное (позволяющее трансформировать себя, касаться) и активное.В опыте нет разделения мысли (спонтанности) и восприимчивости (уязвимости), понимания и восприятия. Именно это для Джеймса «составляет опыт»:

Способность угадывать невидимое из видимого, прослеживать значение вещей, судить о всей части по образцу, состоянию ощущения жизни в целом настолько полно, что вы находитесь на правильном пути к познанию любого конкретного угла об этом — можно сказать, что этот набор даров составляет опыт.(Х. Джеймс «Искусство фантастики», 10-1)

42 Джеймс добавляет, что нельзя позволять ничему ускользать, позволять ничему не тратить зря на себя: «Постарайтесь быть одним из тех, для кого ничего не потеряно». Он также открывается к определенной способности, вниманию или вниманию к деталям, что приводит человечество к описанию обыденного (Laugier 2005).

43Итак, как же нам вернуться к этой неуловимой обычной жизни? Как нам узнать, что важно, не зацикливаясь только на важном? Чтобы понять, что хочется сказать, чтобы быть точным, было бы умудриться поместить фразу в контекст.Воспользоваться выражением Витгенштейна означало бы восстановить фразу в ее стране происхождения, в ее «естественной среде». Это задача, которую Витгенштейн ставит перед философией обычного языка: «Вернуть слова из их метафизического значения в их повседневное употребление» ( PI § 116). А вот в обычном восстанавливать нечего. Кавелл говорит о Торо: «Уолдена всегда не было, с самого начала слов Уолдена» (Cavell 1972: 119). «Единственная гарантия, зафиксированная в использовании моей речи, — это отказ, уход, который каждый постоянно находит в американской мысли, — уход, дорога.Меня больше нет там, где меня ждут. Я не там.»

44 Если разговор — это принятие языкового условия — нашей формы жизни в языке — и взаимодействия с другими, фильм — привилегированное место для такого (чрезмерного) воздействия , , и актер обладает этой способностью, поддерживая выражение: составлять опыт зрителя. Опыт кино становится самим опытом (как говорит Кант, существует только один опыт), и он принадлежит нашему обычному существованию, не составляя отдельного мира.Кинематографическая проекция оказывается ответом через мимесизацию обычного разговора на скептические вопросы, на философские поиски адекватности в мире. Моменты соответствия между выражением и миром, который предлагает нам фильм, существуют только благодаря естественной выразительности обычного человеческого тела. Вот что требовал Эмерсон: «Что бы мы на самом деле знали значение? […] Форма и походка тела ». Эти значения и настроения проявляются — чтобы предвосхитить этнографический анализ Гоффмана — через обычный человеческий жест разговора.

45Это отголосок требований Эмерсона можно услышать у Витгенштейна (чей интерес к кинематографическому опыту известен). Он возвращается к Кавеллу, чтобы раскрыть трансатлантическую связь, скрытую между обычной жизнью, языком и естественной выразительностью. Разговор в фильме — это телесное выражение: Кавелл отмечает, что диалоги в фильме не могут быть воспроизведены, и ничего не дают, когда они произносятся (кроме случаев, когда об этом говорят с кем-то, кто смотрел фильм, возвращаясь к общему переживанию видения. диалога).Беседа предназначена для просмотра. Успех диалога на экране, эти моменты разговорного счастья, которые предлагают великие голливудские фильмы, существуют только в их временной и мимолетной проекции: «их нужно взять со страницы и вернуть […] на экран» (Кавелл 1981: 11). Таким образом, фильмы реагируют на неудачи опыта (неудачи, осечки в реестре Austinian) через успехи / удачи в разговоре, которые редки и запоминаются, как отмечает Гоффман в Frame Analysis .

46 Эти памятные моменты являются фрагментами, привилегированными фрагментами опыта, которые составят его субъективную грамматику, выражение важности.

[Эти] фильмы […] несут в себе незабываемые публичные события, фрагменты переживаний, воспоминаний об общей жизни. Так что сложность их оценки такая же, как и сложность оценки повседневного опыта, сложность удовлетворительного выражения себя.(Кэвелл 1981: 41)

47 В обыденном языке можно увидеть плюралистическую переформулировку вопроса об описании обычного опыта: философия обыденного языка, которая, вслед за Витгенштейном, противостоит ошибкам практикуемого языка в своем описании. Следующей остановкой на обычном трансатлантическом маршруте станет Великобритания. Исследование способов использования — это инвентаризация наших форм жизни: для Остина мы исследуем, «что бы мы сказали и когда» (Austin 1962: 182).Речь идет не только о том, что мы, , говорим (тема общего, согласия, согласия в пределах языка; см. Витгенштейн, 1953), но также и «какие слова использовать в каких ситуациях», (id ) ) то, что соответствует обстоятельствам или позволяет действовать в соответствии с ними. Остин поясняет: «Мы смотрим не только на слова, но и на те реалии, о которых говорим с помощью слов. Мы используем наше обостренное понимание слов, чтобы обострить наше восприятие, хотя и не в качестве окончательного арбитра явлений »(1962: 182).Таким образом, язык описания является инструментом для фокусирования, связанного с соглашением и восприятием важной детали.

48 Говорить об обычном языке — значит говорить о мире, но это происходит не через чудесную связь языка-мысли с реальностью: это происходит при условии точного описания использования языка и их различий. Сказать — значит воспринять. «Ибо определение слона (предположим, что мы когда-либо это сделаем) — это краткое описание операции, включающей как слово, так и животное (фокусируем ли мы изображение или линкор?)» ( ibid .: 124) Остин, защищая описание употреблений, ищет эту связь слов и мира (снова слова / мир).

49 Тема обыденного привносит скептицизм в практику: уверенность или доверие к тому, что мы делаем (играем, спорим, ценим, обещаем), моделируется на том доверии, которое мы испытываем к нашему общему использованию языка, и на нашей способности правильно его использовать. . Загадка разговора на одном языке — странность использования обычного языка — в том, что я могу говорить от имени других, и наоборот.Недостаточно ссылаться на обыденность; еще неизвестно, что дает мне право говорить, какова реальная сила соглашения.

Это то, что люди говорят, правда и ложь; и они соглашаются на используемом языке. Это согласие не во мнениях, а в форме жизни. (Витгенштейн PI § 241)

50Для Кавелла очень важно, что Витгенштейн говорит, что мы согласны в языке, а не в отношении языка, языка в устной форме.Это означает, что мы не являемся участниками соглашения, что язык предшествует этому соглашению в той же мере, в какой он создается последним, и что эта же замкнутость делает невозможным утверждение приоритета согласия или человеческой координации (совместное внимание или общее поглощение) :

Мы изучаем и преподаем слова в определенных контекстах, а затем ожидается и ожидаем, что другие смогут проецировать их на другие контексты. Ничто не гарантирует, что эта проекция произойдет (в частности, схватывание универсалий или схватывание сводов правил) […].Это видение столь же простое, как и трудное, и столь же трудное, сколь оно (и потому что оно) ужасающе. (Кэвелл 1969: 52)

51 Согласие на языке означает, что язык порождает наше согласие в той же мере, что и продукт соглашения; , что это естественно для нас, и что идея условности состоит в том, чтобы имитировать и замаскировать эту потребность. «В основе тирании условностей лежит тирания природы», — пишет Кавелл:

.

Здесь набор «условностей» — это не образцы жизни, которые отличают людей друг от друга, а те потребности в поведении и чувствах, которые разделяют все люди.Открытие Витгенштейна, или повторное открытие, свидетельствует о глубине условности человеческой жизни; открытие, которое настаивает не только на условности человеческого общества, но, можно сказать, на условности самой человеческой природы. (Кавелл 1979: 110-1)

52 Эта естественная связь между языковым соглашением и конвенциями является фундаментальной в Остине и определяет условия удачного использования языка. «Перформативы, если они адекватны реальности, если не удачны, то в определенном смысле неудачны» (Cavell 1984: 81).Это внимание, сосредоточенное на неудачах в большей степени, чем на успехе, характерно для Остина, который позволит теме обыденного вернуться в Америку, на этот раз в социологическом описании. Лингвистическая феноменология возвращается в социологической форме с Гоффманом, работа которого перекликается с работой Кавелла в его открытии обычного. Одна из целей философии обыденного языка — определить различные способы, которыми высказывание может быть неудачным, неадекватным реальности, неудачным. Одна из целей социологии Гоффмана будет заключаться в том, чтобы определить, каким образом наши действия, наше поведение могут быть неудачными.Остин, как и Гоффман, хочет сделать условия удачной лексики обычной практикой, чтобы подчеркнуть уязвимость нашего использования и предоставить некоторые инструменты для адекватного ремонта (отговорки, меры: см. Laugier 2008).

53 Вопрос уже не в точном согласовании языка. Остин переносит трудность, на которую так часто ссылаются в философии, «достижения согласия» по одному мнению или теории, на другую, на согласование исходной точки, на данном, или, точнее, на основании соглашения о том, «что мы бы сказали когда.«Это соглашение, — добавляет Остин, — представляет собой« соглашение о способе определения определенного данного »,« определенном способе, способе описания и познания фактов ». Соглашение должно касаться методов описания происходящего.

Вот, наконец, мы должны быть в состоянии разморозить, расслабиться и продолжить согласовывать открытия, даже небольшие, и договариваться о том, как достичь согласия. (Остин 1962 : 183)

54Соглашение и открытие возможны, потому что 1) обычный язык не может претендовать на то, чтобы быть последним словом; «Надо просто помнить, что это первое слово» ( там же.: 2) обыденный язык — это совокупность различий, и «содержит все различия, которые люди сочли полезными для проведения», более тонкие и твердые, чем «те, которые мы могли бы, вы или я, найти, устроившись в кресле на прекрасный день — более ценимая методологическая альтернатива » (там же) . Именно эта способность отмечать и описывать различия делает язык адекватным инструментом восприятия: потому что реальность состоит из этих деталей и различий (которые проявляются в том отчете, который мы им даем).

55 С этой точки зрения можно лучше понять загадочный отрывок из «Мольбы об оправданиях», где Остин извиняется от разговора о лингвистической феноменологии, чтобы заявить, что совесть, очищаемая словами, является утончением и воспитанием нашего восприятия.

Когда мы исследуем, что мы должны сказать и когда, мы снова смотрим не только на слова (или значения, какими бы они ни были), но и на реальности, о которых мы говорим с помощью слов: мы используем обостренное понимание слов, чтобы отточить их. наше восприятие, хотя и не как окончательный арбитр явлений.По этой причине я думаю, что для этого способа философии было бы лучше использовать какое-нибудь менее вводящее в заблуждение название, чем те, которые даны выше, — например, «лингвистическая феноменология». (Остин 1962: 182)

56 Именно в этой теме различий и сходств (общая тема Витгенштейна) конституируется обычный, естественный реализм; «Естественный», если заимствовать выражение, которое Хилари Патнэм (2001) использовала в отношении Остина, Джеймса и Витгенштейна. Различия, которые устанавливают философию обыденного языка, отмечает Кавелл, естественны, взяты из наблюдений, а не созданы, как у философов и теоретиков языка:

Одно из самых яростных ощущений Остина — неряшливость, гротескная грубость и глупость обычных различий, которые традиционно выдвигают философы.Следовательно, одна из форм его исследований — отрицание различий, лежащих в основе философии, — как бы лишение их владения путем выявления лучших. И лучше не потому, что тоньше, а потому, что тверже, имея, так сказать, больший естественный вес; казаться нормальным, даже неизбежным, когда другие являются мрачно произвольными; полезно там, где другие кажутся извращенными; реально там, где другие академичны. (Кэвелл 1969: 103)

57 Инвентарь различий создает связь между языком и реальностью.В этом смысле философия — это полевая работа / фундамент. Тогда можно понять фундаментальную интуицию Остина, которую Гоффман разовьет более полно, что сам язык — это нечто, что нужно воспринимать, обрамленное, как контекстуализированная практика, и именно как практика он подходит или нет: «соответствует фактам более или менее. свободно »(Austin 1961: 108). Таким образом, для него «соответствие» означает понятие, которое не является ни «соответствием», ни «исправлением», а скорее «соответствием» в качестве подходящего символа, правильного утверждения в обстоятельствах.В своей более поздней философии Витгенштейн также описывает этот неразрывно социальный и перцептивный момент, когда согласие на языке — человеческая координация — является вопросом пристального наблюдения и приспособления к действию, но в то же время «обнаруживается», «встречается», как если бы та же случайность « встает на место именно так », определенное соглашение на языке: das treffende Wort (Витгенштейн, PI II, XI)

58 В этом соглашении, в [что] «достигается путем картирования полей сознания, освещенных случаями слова» (Cavell 1969: 100), Остин регистрирует возможность нахождения обычной адекватности миру.Эта возможность основана на реальности языка как социальной активности поддержания мира: разговора / сохранения. Обычный язык — это инструмент; он представляет собой опыт и унаследованную проницательность — инструмент, позволяющий отметить различия. Рассмотрим, например, классификацию действий в «Отговорках» или различие, действующее в «Трех способах проливания чернил», между намеренным, преднамеренным и преднамеренным разливом — мельчайшая деталь человеческого действия в его способности привести к катастрофе или несчастному случаю.

59 Гоффман, явно возвращаясь к Остину, формулирует точность восприятия «того, что происходит», доступ к реальности (возвращаясь к главе Уильяма Джеймса о принципах психологии, озаглавленной «Восприятие реальности» [1890]) и блаженству. речи. В «Условии Фелисити» Гоффман объединяет условия удачливости Остина с условием удачности взаимодействия, добавляя свое характерное открытие к данным Остинца. Есть общее для Остина и Гоффмана определение счастья: нормальность и поддержание порядка выразительности.Порядок, присутствующий в обычном (порядок взаимодействия), определяется угрозой смущения или поломки. Счастье минимальное (видимость здравомыслия) и максимальное. С одной стороны, легко потерпеть неудачу: возможность неудач в разговоре суммирует уязвимость человеческих действий, обычных форм жизни. С другой стороны, счастье — это наш шанс обрести мир — эту новую Америку, всегда недоступную. Здесь Гоффман является наследником трансценденталистских поисков, прагматических исследований и лингвистической феноменологии.Моменты социальной дезорганизации — такие как моменты разрыва во взаимодействии или, что более радикально, как вторжение психически нарушенного поведения в семье, — это моменты утраты: потеря самого опыта. Мы видели, что, настаивая на неудаче, Остин подчеркивает уязвимость обычных человеческих действий, определенных на модели перформативного высказывания, как того, что может обернуться плохо. Таким образом, прагматическая тема (название «Как делать вещи с помощью слов» было выбрано Остином для его лекций Уильяма Джеймса в ироническом уважении к прагматической максиме) перевернута; действие формулируется через речь, определяется и регулируется неудачей, «ошибкой».Гоффман определяет человеческий характер действия, рискуя. Действие означает (аналитически), что есть ущерб, нанесенный себе и другим, и что человек идет на риск (угроза своему лицу или другим) из-за обстоятельств действия.

60 Это то, что показывает вся остинская теория оправданий, которая следует за описанием философии языка как полевой работы. Оправдания — то, что мы говорим, когда кажется, что мы поступили или сделали плохо (неловко, неадекватно и т. Д.)) — оправдания позволяют нам узнать, что такое действие, они позволяют нам начать классифицировать и дифференцировать то, что мы собираем под общим термином «действие». Отговорки необходимы для человеческого действия — они никоим образом не приходят «потом». Разнообразие отговорок показывает невозможность определения силы иначе, как в деталях и разнообразии наших способов описания и разъяснения, в стилях выполнения (или невыполнения) действий и в манере или взгляде, которые человек хочет дать. Это.

61 Речь идет о том, чтобы рассматривать всю человеческую форму жизни как уязвимую, определяемую совокупностью возможных неудач, способов, которыми мы располагаем для компенсации, стратегий, которые у нас есть для прощения или забывания, для уравновешивания вещей и для поглощения наших тяжелое состояние как порождение неудач.Гоффман в своей книге «Охладить марку» рассматривает случаи, когда необходимо поддержать кого-то, страдающего от радикального социального провала. Гофмановский анализ взаимодействия отводит место обычным беспорядкам, волнениям, смущениям, стыду, тревоге из-за вторжений во встречи, вторжения, оскорбления и нарушения на поверхности «нормальных проявлений», которые заставляют нас страдать от хрупкости обыденного, задуманного как интимно. подключен к заказ . Обеспокоенность оправданиями и возмещением ущерба другим действительно является трансатлантической связью между Остином и Гоффманом, который возвращает Оксфорд в Америку и Чикаго — вплоть до последней большой работы Гоффмана, Анализ структуры: Эссе об организации опыта .Обыкновенное снова переопределяется на американской почве и переопределяется как сама реальность, рассматриваемая как уязвимая — для других и для нашего восприятия. Философия обыденного языка и, в частности, открытие речевых актов связаны с этой проблематикой неудач, нарушений и уязвимости социальной личности. Кавелл связывает эту уязвимость с реальностью этого выразительного тела.

62 Представляя оксфордскую философию обыденного языка, Frame Analysis реализует эмерсоновский и прагматический проект категоризации обыденного: «серьезно относиться к обычной деятельности как к« первостепенной части реальности ».Гоффман возвращается к Дьюи, а также к Уильяму Джеймсу, широко используя «Восприятие реальности» .

63Но здесь Генри Джеймс может быть даже ближе к концепции обыденного, исходящей от Эмерсона. Для Джеймса опыт — наша способность чувствовать жизнь в целом и в деталях — конституируется нашим вниманием. Он следует за Эмерсоном (и каким-то образом за ним последует Дьюи) в его идее, что сложнее всего (как нас учила европейская эпистемология) учиться (или извлекать знания) из опыта, а ИМЕТЬ опыт.Наша проблема, как красиво говорит Кавелл, в том, что мы неопытные .

Опыт никогда не ограничен и никогда не бывает полным; это безмерная чувствительность, своего рода огромная паутина из тончайших шелковых нитей, подвешенная в камере сознания и улавливающая каждую переносимую по воздуху частицу своей тканью. […] Способность угадывать невидимое из видимого, прослеживать значение вещей, судить о целом по образцу, состоянию ощущения жизни в целом, настолько полно, что вы на правильном пути к зная какой-то конкретный уголок — можно сказать, что этот набор даров составляет опыт.Поэтому, если я обязательно скажу новичку: «Пишите, основываясь на опыте и только на собственном опыте», я бы почувствовал, что это было бы довольно мучительным наблюдением, если бы я сразу же не добавил: «Постарайтесь быть одним из тех, над кем ничего не потеряно! » Я далек от того, чтобы этим преуменьшить важность точности — истины деталей. (Джеймс, Искусство фантастики )

64 Здесь имеется в виду компетенция, которая является не только вопросом знания или рассуждения, но и адекватного и конкретного выражения.Здесь опять же речь идет о выражении опыта: когда и как доверять своему опыту. Внимание, которое привлекает и поддерживает письмо Джеймса, не дает нам уверенности; скорее он вызывает неопределенность: он делает сам опыт приключением в строгом смысле этого слова (или, говоря в манере Эмерсона, истинный роман ). По словам Джеймса, приключения есть в каждой ситуации, в которой неуверенность сочетается с «вкусом жизни». Сам опыт, если ему доверяют, сам становится приключением.Возможно, это невидимая, но важная и все еще живая связь между трансцендентализмом и прагматизмом.

Руководство с чувством срочности

Из-за воздействия COVID-19 в последние несколько месяцев я стал лидером с обостренным чувством безотлагательности. Однако для меня это не что-то новое, поскольку я всегда проживал свою жизнь с безотлагательностью.

В подростковом возрасте я боялся уйти из дома, чтобы поступить в университет, и ко второму курсу я был готов окончить его и получить свою первую «настоящую» работу.Как только я начал работать, вскоре мне понадобилось что-то большее. Это привело к созданию ACHIEVE и CTRI.

Более десяти лет я руководил нашей организацией, преодолевая как проблемы, так и возможности, и я твердо уверен, что руководство с чувством безотлагательности было ключом к нашему успеху. И это будет ключом к тому, как мы справимся с нынешним кризисом.

Наша, как и многие организации, находится в критическом состоянии. У нас значительно снизился доход, и, поскольку мы являемся обучающей организацией по объединению людей — в основном лично — вернуться к нашей «нормальной» ситуации в ближайшее время не удастся.В результате пандемии я стал лидером с еще большим чувством безотлагательности.

Чтобы эффективно использовать силу срочности, нам нужно стать более целенаправленными и менее реактивными.

Потребность в безотлагательном руководстве во время кризиса не чужда большинству людей. Но важный вопрос, который следует рассмотреть, заключается в том, ведем ли мы с нужной срочностью. Несфокусированная срочность , порожденная чрезмерным страхом и тревогой, как правило, приводит к неправильным решениям и увеличению количества ошибок.Хотя такая срочность действительно создает активность и движение, она часто не приводит к продуктивности или инновациям.

Действия и действия из паники и страха — это не то же самое, что сфокусированная срочность , которая порождает желание делать что-то сейчас, , а не в конечном итоге . Чтобы эффективно использовать его силу, нам нужно стать более целенаправленными и менее реактивными. Это дает нам повышенную концентрацию и ясность, позволяющую искать возможности и проблемы, которые помогут нам не только сейчас, но и в будущем.

---

Для получения дополнительных БЕСПЛАТНЫХ РЕСУРСОВ по этой и другим темам посетите нашу страницу бесплатных ресурсов.

Рэнди Гризер, Автор, спикер

Чтобы получать уведомление о новой публикации в блоге, подпишитесь на мою рассылку новостей и свяжитесь со мной в LinkedIn, Facebook и Twitter.

© Randy Grieser и The Ordinary Leader
Можно использовать содержимое этого блога при условии, что полная и четкая заслуга дана Randy Grieser и The Ordinary Leader.

(Посещали 187 раз, сегодня 4 раза)

Библия: «Обычное» чтение

Мне никогда не нравится вопрос «Вы понимаете Библию буквально?» Он появляется с некоторой частотой и заслуживает ответа. Но я думаю, что это неоднозначный и, следовательно, сбивающий с толку вопрос, из-за которого сложно ответить.

Очевидно, что даже те, кто хорошо разбирается в Писании, не воспринимают все, буквально. Иисус — это «дверь», но Он не деревянный.Мы «ветви», но мы не прорастаем листьями.

С другой стороны, мы серьезно относимся к рассказам, которые другие находят вымышленными и надуманными: человек, сделанный из грязи (Адам), чудесным образом размноженные хлебы и рыба, ожившие трупы, поднимающиеся из могил и т. Д.

Короткий ответ «да» или «нет» на вопрос «Вы понимаете Библию буквально?» вопрос тогда будет бесполезен. Ни один из ответов не дает полной картины. На самом деле, я думаю, что это неправильный вопрос, поскольку часто запросом движет что-то еще.

«Буквально» буквально

Начнем с определения. Согласно Новому Оксфордскому американскому словарю , слово «буквальный» означает «употребление слов в их обычном или самом основном смысле без метафор или аллегорий, без преувеличений или искажений». Почему люди не согласны с этим здравым смыслом, когда речь идет о Библии или, точнее, определенных отрывках в Библии?

Посмотрим правде в глаза, даже нехристиане большую часть времени читают Библию в ее «обычном или самом простом смысле» по вопросам, которые не вызывают споров.Они с готовностью принимают такие утверждения, как «Возлюби ближнего своего, как самого себя» или «Помни о бедных», за чистую монету. При цитировании директивы Иисуса «Не судите» их не останавливает призыв «Вы не понимаете Библию буквально, не так ли?»

Нет, когда критики соглашаются с смыслом отрывка, они принимают слова в их обычном и привычном смысле. Они естественно понимают, что язык работает определенным образом в повседневном общении, и им никогда не приходит в голову думать иначе.

Если, конечно, детали текста по какой-то причине их не смущают.

Что можно сказать о первых главах Книги Бытия? Является ли это прямым описанием исторических событий в том виде, в каком они происходили на самом деле? Были ли Адам и Ева настоящими людьми, первыми людьми? Был ли Адам создан из грязи? Неужели Ева действительно произошла из ребра Адама? Действительно ли Иона выжил три дня в чреве большой рыбы? Неужели у девственницы действительно был ребенок? Такие утверждения многим кажутся настолько фантастическими, что им трудно принимать их за чистую монету.

В других случаях критику просто не нравится то, что он читает.Он отказывается от «буквального» подхода, когда сталкивается в тексте с чем-то, что оскорбляет его собственные философские, теологические или моральные чувства. Иисус — единственный путь к спасению? Ни за что. Гомосексуализм — это грех? Пожалуйста. «Любящий» Бог посылает кого-нибудь на вечные адские муки? Ни единого шанса.

Обратите внимание, что возражение против этих учений не основано на некоторой двусмысленности в тексте, которая делает альтернативные интерпретации правдоподобными. Священное Писание подтверждает эти истины с той же ясностью, что и «Возлюби ближнего твоего.Нет, эти стихи просто оскорбляют. Внезапно критик становится скептиком и фыркает: «Вы не понимаете Библию буквально , не так ли?»

Я думаю, что этот тонкий двойной стандарт обычно лежит в основе задачи буквально воспринимать Библию. Иногда уловку трудно разгадать.

Здесь может быть полезен пример.

Буквальное против бокового

В Законе Моисея гомосексуальные отношения карались смертью (Лев. 18:22 и 20:13). Следовательно (обвинение часто звучит), любой христианин, воспринимающий Библию буквально, должен защищать казнь гомосексуалистов.

Конечно, стратегия этого шага очевидна: если мы не продвигаем казнь гомосексуалистов, мы не можем законно осуждать их поведение, поскольку обе детали есть в Библии. Если мы не будем понимать Библию буквально в первом случае, мы не должны понимать и во втором случае. Это непоследовательно.

Как нам избежать этой дилеммы? Вот как следует проявлять осторожность и точность в наших определениях.

Вот наш первый вопрос: когда Моисей писал Закон, ожидал ли он, что еврейский народ воспримет эти постановления буквально? Если вы не знаете, как ответить, позвольте мне задать другой вопрос.Когда в вашем местном штате (в моем случае — Калифорния) издается постановление, думаете ли вы, что законодатели намерены своим гражданам понимать слова постановлений «в их обычном или самом базовом смысле, без метафор или аллегорий, без преувеличений или искажений» »?

Конечно, есть. Юридические кодексы не написаны образным языком, что позволяет каждому гражданину проявить творческий подход со смыслом. То же верно и для Моисеева закона. Моисей имел в виду именно то, что он написал.

Но теперь, похоже, мы застряли на другом роге дилеммы.Чтобы быть последовательными, не должны ли мы сейчас проводить кампанию за смертную казнь для гомосексуалистов? Если на то пошло, разве мы не обязаны поощрять казнь непослушных детей и нарушителей субботы, что является преступлением, караемым смертной казнью по закону?

Простой ответ — нет. Вот почему. Даже когда подразумевается, что библейское повеление следует понимать буквально , это не означает, что оно предназначено для применения сбоку, , так сказать, то есть повсеместно повсеместно для всех народов, в любое время и в любом месте.

Рассмотрим ситуацию: Иисус сказал Петру закинуть сеть в глубокую воду (Луки 5: 4). Именно это и сделал Петр, потому что он воспринял повеление Иисуса буквально, в обычном смысле этого слова. У него не было причин думать иначе. Однако, даже если команда Иисуса Петру была буквально , это не означает, что та же самая команда применяет сбоку ко всем остальным. Мы не обязаны забрасывать сети в глубокую воду только потому, что это сделал Питер.

Вот еще один взгляд на это.Правовые нормы Калифорнии должны быть читать буквально, но не , примененные сбоку. Они применимы только к жителям Калифорнии и не применимы к жителям других штатов. Его законы имеют местное буквальное применение в пределах его собственных границ, но не имеют бокового применения где-либо еще.

Таким же образом слова Моисеева Закона, как и слова всех законов, должны приниматься за чистую монету всякий, кто их читает. Однако только те, кто находится под его юрисдикцией, обязаны подчиняться его предписаниям. ¹

Евреи в теократии должны были подчиняться законам, данным им Богом, включая запрет и наказание за гомосексуализм. Однако это не был закон, который Бог дал язычникам. Следовательно, даже если слова Моисеева Закона должны были быть восприняты буквально теми, кто находится под юрисдикцией этого кодекса, это не означает, что в наших нынешних обстоятельствах мы руководствуемся деталями положений этого Закона.

Здесь необходимо пояснение.Говорю ли я, что ничто из написанного в Моисеевом законе никогда не применимо к христианам или другим язычникам или что нет универсальных моральных обязательств, которые человечество разделяет с евреями времен Моисея? Нет, я этого не говорю.

Хотя Моисей установил законодательные акты для евреев, живущих в еврейском государстве, этот Закон в некоторых случаях все еще отражает моральные универсалии, применимые к тем, кто находится за пределами государства Израиль. Как я уже писал в другом месте:

Извращение по-прежнему извращено, а беззаконие по-прежнему является неправильным, будь то прелюбодеяние, изнасилование, инцест или скотство, или любое из множества злодеяний, осужденных Моисеем в «старом» Законе. ²

Итак, да, мы можем почерпнуть мудрость и моральное руководство из Закона Моисея для наших собственных юридических кодексов, но есть пределы. Однако проработка этих деталей — это другой разговор. ³

Вопрос здесь не в том, воспринимаем ли мы буквально Закона Моисея, а в том, находимся ли мы сейчас на под этого правового кодекса. Мы не. Этот закон был предназначен для евреев, живущих в условиях теократии, определяемой их уникальным заветом с Богом. Тот факт, что директива содержится в Моисеевом законе, не означает, только этим фактом , делает ее обязательной для тех, кто живет за пределами государства Израиль.

американцев — это смесь народов в репрезентативной республике, управляемой другим набором указов, чем евреи при Моисее. Мы не обязаны подчиняться всему, что сошло с Синая. Даже если это было приказано евреями, это не обязательно означает, что оно было приказано нами. Если кто-то думает иначе, он обязан взять свою сеть и бросить ее в глубокую воду.

Несмотря на эту путаницу, мы все еще сталкиваемся с нашим первоначальным вопросом: когда мы воспринимаем Библию буквально?

«Обычное» чтение

Вот как я мог бы заложить основу для ответа.Если меня спросят, воспринимаю ли я Библию буквально, я бы ответил, что это неправильный вопрос. Вместо этого я бы сказал, что беру Библию в ее обычном смысле ; то есть я стараюсь брать записанные там вещи с той точностью, которую, как кажется, задумал автор.

Я понимаю, что этот ответ также может быть немного двусмысленным, но здесь, я думаю, это сильная сторона. Надеюсь, мой комментарий побудит вас запросить разъяснения. Это именно то, что я хочу. Я хотел бы уточнить, ответив вопросом: «Читаете ли вы буквально sports pag e?»

Если бы я задала вам этот вопрос, я думаю, вы бы сделали паузу, потому что в некотором смысле все читают спортивную страницу в простой манере .Определенная фактическая информация является частью каждого рассказа в этом разделе. Тем не менее, вы не станете воспринимать все, что написано в буквальном смысле слова, игнорируя условности ремесла.

« Буквально ?» вы могли бы ответить. «Это зависит от. Если кажется, что автор констатирует факт — например, счет, местоположение, имя игрока, описание пьес, ведущих к тачдауну, — я бы воспринял это буквально. Если кажется, что он использует образ речи, то я бы прочитал его утверждение именно так, образно, а не буквально.”

Совершенно верно. Спортивные обозреватели используют особый стиль, чтобы ясно излагать детали спортивных состязаний. Они выбирают точные (а иногда и творческие) слова и фразы, чтобы в увлекательной форме передать твердое представление о деталях.

Спортивные обозреватели обычно используют такие слова, как «уничтожен», «раздавлен», «искалечен», «изувечен», «растоптан» и «загнан», но никто не размышляет о буквальном значении. Читатели не ломают голову, задаваясь вопросом, был ли замешан каннибализм, когда они читают «Ангелы Лос-Анджелеса сожрали Хьюстонский Астрос».”

Мы распознаем такие конструкции как фигуры речи, используемые для красочной передачи событий, которые действительно («буквально») имели место. Фактически, мы никогда не задумываемся об этих деталях, потому что понимаем, как работает язык.

Когда кажется, что писатель прямо излагает факты, мы читаем их как таковые. Когда мы сталкиваемся с очевидными фигурами речи, мы тоже воспринимаем их так.

Это нормальный способ читать спортивную страницу. Это также нормальный и ответственный способ читать любую работу, в том числе Библию.Всегда спрашивайте: «Что этот писатель пытается сообщить?» Это именно то, к чему я стремлюсь, когда говорю: «Я понимаю Библию в ее обычном смысле».

Конечно, некоторые люди могут по-разному относиться к тому, о чем на самом деле говорится в тексте Библии. Справедливо. В честном несогласии нет ничего нечестного. У них могут быть причины думать, что какой-то христианин ошибается в значении текста. Всегда возможно неправильное толкование. Однако придумывать какое-то значение, не имеющее ничего общего со словами, использованными писателем, не является законной альтернативой.

Если люди не согласны с очевидным смыслом отрывка, спросите их, почему, по их мнению, этот текст должен быть исключением из правила «обычного смысла». Их ответ покажет вам, является ли их вызов интеллектуально честным или они просто пытаются отвергнуть библейские утверждения, которые им просто не нравятся.

Две мысли о метафоре

Обычное чтение любого письма требует от нас понимания двух моментов, связанных с образной речью, и оба они неявны в концепции метафоры.

Новый оксфордский американский словарь определяет метафору как «фигуру речи, в которой слово или фраза применяется к объекту или действию, к которому они не применимы буквально … вещь, рассматриваемая как репрезентативная или символическая для чего-то еще. ” Итак, метафоры берут одно значение слова, а затем творчески превращают его в другое значение, чтобы произвести впечатление на читателя.

Вот первое, что необходимо прояснить: все метафоры (или другие формы образного письма) опираются на сначала на буквальные определения с до , они могут быть использованы как фигуры речи.Все слова должны быть сначала поняты в их «обычном или самом основном смысле», прежде чем их можно будет использовать в переносном смысле.

Мы находим, например, слово «пастырь» в 23-м псалме. Понимаете ли вы, что мы должны сначала понять буквальное значение слова «пастырь», прежде чем фраза «Господь пастырь мой» будет иметь какую-либо фигуральную силу?

Этот момент важен для точного толкования Библии. Вот почему.

Иногда мы пытаемся решить проблемы толкования, копаясь в библейском словаре.Это может быть полезным местом для начала, поскольку весь образный язык так или иначе опирается на словарные определения. Но словарь не может быть последним словом, потому что он никогда не может сказать вам, как конкретный писатель использует какое-либо конкретное слово или фразу.

Строго говоря, ни одно слово, стоящее отдельно, не может быть метафорой. Слова могут использоваться метафорически только тогда, когда они включены в контекст. Следовательно, нет смысла спрашивать у одного-единственного слова: «Это слово означает буквально?» потому что слово, стоящее само по себе, не дает никаких указаний.

Словари по определению могут обрабатывать слова только по отдельности. Другие вещи — контекст, жанр, ход мысли и т. Д. — определяют, применяется ли буквальное значение слова не буквальным образом, символически «рассматривается как представитель» чего-то еще.

Возьмите два предложения: «Солнечный свет струился в мое окно» и «Милая, сегодня утром ты для меня солнечный луч». Буквальное обозначение на Sunshine, означающее , в каждом случае одинаково. Тем не менее, используется буквально в первом предложении, а во втором — метафорически.Кроме того, пока моя жена не поймет буквального значения слова «солнечный свет», она никогда не поймет комплимент, который я предлагаю ей в поэтическом смысле.

Итак, прежде чем слово можно будет использовать в переносном смысле, сначала должны быть даны буквальные определения. Во-вторых, метафоры всегда предназначены для того, чтобы прояснить , а не , чтобы прояснить .

В некотором смысле образная речь помогает понять смысл автора так, как слова, взятые в обычном понимании, никогда не смогли бы сделать. «Хорошая аллегория», — сказал К.С. Льюис отмечает: «существует не для того, чтобы скрывать, а для того, чтобы открывать, чтобы сделать внутренний мир более осязаемым, придав ему (воображаемое) конкретное воплощение». ⁴

Образная речь передает буквальную истину более точным и мощным способом, чем обычный язык сам по себе. Строго буквальный комментарий «Дорогая, благодаря твоему присутствию я сегодня чувствую себя хорошо» не обладает той силой, которую дает фигура «солнечный свет». Метафора подчеркивает мою точную точку зрения более убедительно, чем могли бы сделать «слова в их обычном или самом базовом смысле».

Помните, что даже когда используется метафора, всегда подразумевается какое-то буквальное сообщение . В аду может не быть буквального пламени, ⁵ , но реальность не менее ужасна, следовательно, цифра.

Еще раз, всегда правильно спросить: «Каково точное значение , которое писатель пытается передать своим красочным языком?» Но как это сделать? У меня есть предложение.

Самое важное

Если есть немного мудрости, одно практическое правило, один полезный совет, который я могу предложить, чтобы помочь вам разгадать загадку библейского смысла, то это так: никогда не читайте стих из Библии.Правильно, никогда не читайте Библию стих . Вместо этого всегда читайте абзац — по крайней мере.

По радио я использую это простое правило, чтобы помочь мне ответить на большинство библейских вопросов, которые мне задают, даже если я не знаком с конкретным отрывком. Когда я быстро просматриваю абзац, содержащий рассматриваемый стих, более широкий контекст почти всегда предоставляет информацию, которая мне нужна, чтобы помочь мне понять, что происходит.

Это работает из-за основного правила общения: смысл течет сверху вниз, от больших единиц к меньшим.Ключ к значению любого стиха исходит из абзаца, а не только из отдельных слов.

Вот как это работает. Во-первых, получите общую картину. Посмотрите на книгу в более широком контексте. Какой это тип письма? История? Поэзия? Пословица? Письмо? Очевидно, что разные жанры имеют разные стандарты их чтения.

Затем отойдите в сторону от стиха и поищите в отрывке отрывки, которые определяют основные мыслительные элементы. Затем спросите себя: «Что в этом абзаце или группе абзацев дает ключ к значению рассматриваемого стиха? В общем, какая идея разрабатывается? Что такое течение мысли? »

Теперь, имея в виду более широкий контекст, вы можете сузить фокус и порассуждать о значении самого стиха.Когда вы придумываете что-то, что кажется правильным, резюмируйте это своими словами. Наконец — и этот шаг очень важен — посмотрите, имеет ли смысл ваш пересказ — ваше резюме — когда он вставлен вместо стиха в отрывке.

Я называю это «принципом перефразирования». Замените рассматриваемый текст своим перефразированием и посмотрите, имеет ли отрывок все еще смысл в более широком контексте. Разборчиво ли при вставке обратно в абзац? Естественно ли это согласуется с общей картиной? Если нет, значит, вы ошиблись.

Этот метод немедленно отсеивает явно ошибочные интерпретации. Это не надежный тест , положительный результат на точность, поскольку некоторые ошибочные интерпретации все же могут быть согласованы в контексте. Тем не менее, это надежный отрицательный тест , быстро устраняющий альтернативы, которые не соответствуют потоку мыслей.

Если вы начнете делать эти две вещи — внимательно читать контекст и применять принцип перефразирования, — вы радикально улучшите точность своих интерпретаций.Помните, что значение всегда перетекает от больших единиц к меньшим. Без более широкой картины вы, скорее всего, заблудитесь.

Не забывайте правило: никогда не читайте стих из Библии. Всегда читайте абзац, по крайней мере, если хотите быть уверенным, что понимаете правильное значение стиха.

Я понимаю Библию буквально? Я пытаюсь понять его простой смысл, если у меня нет веских причин поступить иначе. Это основное правило, которое мы применяем ко всему, что мы читаем: к романам, газетам, периодическим изданиям и стихам.Это «обычное» чтение. Я не понимаю, почему Библия должна отличаться.

Обычная работа правосудия

Не так давно, когда я работал капелланом по реинтеграции с мужчинами, выходящими из тюрьмы, я часто рассказывал о своей работе в местных церквях и школах. Я мог рассчитывать на то, что потом подойдут несколько человек и скажут: «Я так рад, что вы делаете эту работу. Для некоторых из нас это так важно ».

Эти комментарии всегда меня раздражали.

Я знаю, что люди имеют хорошие намерения.Многие хотели похвалить меня за то, что они считают ценной работой. Но меня всегда привлекали три слова: , некоторые из нас . Неявно подразумевается, что некоторые из нас призваны к делу справедливости и солидарности, а остальные — нет.

Я вижу эту динамику в работе и в нашем кампусе. Стремление к справедливости предназначено для студентов клуба социальной справедливости или группы поддержки творчества. Это одно из увлечений, которое мы можем взять или оставить, как нам заблагорассудится.

Такое отношение трудно согласовать с библейским свидетельством.

Пророк Михей описал жизнь с Богом как «поступать справедливо, любить милосердие и смиренно ходить пред Богом вашим» (6: 8). Все три — справедливость, милосердие и смиренное паломничество с Богом — составляют жизнь веры. Исаия охарактеризовал верные действия как «развязать цепи несправедливости и развязать узы ига, освободить угнетенных и сломать всякое иго» (58: 6). Апостол Павел в своем письме христианам в Риме описал Царство Божье как справедливость, мир и радость в Святом Духе (Рим.14:17). И сам Иисус сказал галилейской толпе, что голодные и жаждущие справедливости насытятся.

Очевидно, что стремление к справедливости — не дополнительное хобби для Божьего народа, а основное обязательство. Так почему же мы попадаем в ловушку, полагая, что справедливость нужна только некоторым из нас? Не потому ли, что мы не уверены в важности справедливости? Может быть. Но я считаю, что большинство из нас знает, что справедливость важна, даже фундаментальна для нашей веры. Интересно, не столько ли мы думаем, что правосудие неважно, сколько то, что оно пугает.

«Отправление правосудия» часто ассоциируется с драматическими публичными актами высказывания правды и конфронтации: Десмонд Туту призывает к дискриминационной политике в Южной Африке эпохи апартеида; Роза Паркс отказывается уступить свое место, чтобы подчеркнуть несправедливую расовую политику; Исторический марш доктора Кинга 1965 года из Сельмы в Монтгомери; климатический активист Грета Тунберг выступает в ООН.

Подобные действия — важная часть того, что значит отдавать должное. Но если стремление к справедливости является такой же основной частью нашей веры, как утверждают авторы Библии, тогда должна существовать более обычная, повседневная форма стремления к справедливости для тех из нас, кого не зовут Десмонд, Роза или Грета.И, возможно, это обычная повседневная практика правосудия, которая дает нам силы в более драматические моменты жизни.

Когда псалмопевцы и пророки говорят о справедливости, они часто используют два еврейских слова: цедека и мишпат . В английских Библиях эти слова обычно переводятся как «праведность» и «справедливость». Итак, в Псалме 33: 5 мы читаем: «Господь любит правду и справедливость; земля полна неизменной любви Бога ». Или, как сказал пророк Амос: «Но пусть справедливость течет, как река, а праведность — как непрекращающийся поток!» (5:24).

Цедек означает правильность , то, что должно быть таким, каким оно должно быть. И мишпат — это то, что нужно сделать в данной ситуации, если нужно вернуть вещи к цедек (правильность), чтобы каждый мог процветать. Это глубоко относящиеся слова, уходящие корнями в заветные отношения любящего Бога с Божьим народом. Исследователь Ветхого Завета Кристофер Райт говорит, что справедливость «по своей сути зависит от отношений и завета».

Для библейских пророков и псалмопевцев отправление правосудия является делом, основанным на глубоких отношениях.Создание пространства для процветания — это не просто обеспечение материальными благами, необходимыми для процветания людей. Речь также не идет о создании совершенной системы управления или строительстве идеального города. Речь идет о восстановлении нарушенных отношений, чтобы все наладилось. Библейская справедливость — это справедливость, которая восстанавливает. Возможно, поэтому апостол Павел, который был погружен в слова пророков и псалмы, назвал Иисуса Христа «справедливостью Божьей». Иисус — Тот, Кто восстанавливает сломанное, чтобы все могли процветать.

Как искатели справедливости в библейской традиции, нас побуждают спросить: Какие отношения разорваны и что мы можем сделать, чтобы исправить их? Когда несколько человек в сообществе владеют большей частью богатства, а многие другие живут в бедности, тогда экономические отношения, связывающие нас вместе, разрываются. Что мы можем сделать, чтобы их отремонтировать? Когда родители не чувствуют себя в безопасности, позволяя своим детям играть на улице из-за насилия в их сообществе, тогда наши социальные связи — сосед с соседом, гражданин с гражданином, сообщество с правительством — разрываются.Что мы можем сделать, чтобы их отремонтировать? Когда женщины не могут выполнять данные им Богом призвания на работе или в политической жизни просто из-за своего пола, это признак того, что отношения разорваны и нуждаются в исправлении.

Таким образом, справедливость для народа Божьего заключается в том, чтобы у каждого было то, что ему нужно для процветания; это достигается путем восстановления тех нарушенных отношений, которые препятствуют Божьему шалому.

Проливая свет на то, что сломано

Если библейское правосудие — это движение, восстанавливающее нарушенные отношения, то наше стремление к справедливости — это не только повседневные акты мужества и убеждения, но и эти драматические и пугающие моменты жизни. история.Справедливость — это отношения, а из чего еще состоит повседневная жизнь, кроме наших отношений как детей, друзей, родителей, студентов, коллег и сограждан?

Восстановление того, что сломано, начинается с фактического признания того, что что-то сломано. Чтобы вылечить сломанную руку, нам нужно определить, какая кость сломана. Чтобы исцелить разрушенные отношения, которые мешают нам процветать, нам нужно пролить свет на то, что сломано.

Как мы это делаем?

Нам не нужно начинать с организации глобального марша протеста или баллотироваться на выборные должности (хотя это тоже может быть необходимо).Мы можем начать с того, что «сделаем это неудобным». Я знаю местного торговца, который никогда бы не назвал себя активистом. Я сомневаюсь, что он когда-либо выступал на заседании городского совета или писал письмо редактору. Но если он слышит, как коллега грубо говорит о женщинах, он выступает против них прямо и публично. Если он слышит, как друг невежественно говорит о коренных общинах Канады, он готов остановить этого друга и оспорить ее предположения.

Он готов «сделать его неловким» в повседневных разговорах, раскрывая мелкими способами, как нарушаются отношения между мужчинами и женщинами, а также между поселенцами и общинами коренных народов.Это мелочь, но это смелый шаг к более справедливому миру.

Еще один способ пролить свет на несправедливость — просто сказать «нет». Когда христиане из прихода Клэпхэм на юге Лондона узнали о повсеместной несправедливости работорговли в XIX веке, они разозлились. В ответ они частично опубликовали списки компаний, которые получали прибыль от торговли людьми, и побудили прихожан бойкотировать эти компании. Южноафриканцы действовали аналогичным образом в 1980-х и начале 1990-х годов, поощряя граждан всего мира отказываться от компаний, получающих прибыль от расово несправедливой государственной политики на их родине.Студенты регулярно рассказывают мне о своем отказе поддерживать компании, которые служат примером разорванных экономических и социальных отношений в нашем падшем мире: нефтяные компании, получающие прибыль от разрушения созданного мира; горнодобывающие компании, которые подвергают своих работников бесчеловечным условиям; Компании по производству футболок, реклама которых превращает молодых девушек в сексуальные объекты.

Иногда мы можем разоблачить несправедливость, просто поставив одну ногу перед другой. Movimiento por la Paz con Justicia y Dignidad (или Движение за мир, справедливость и достоинство) началось в центральной Мексике, когда сын поэта Хавьера Сицилии был убит наркокартелем.Он был одним из тысяч мексиканцев, убитых или пропавших без вести во время «войны с наркотиками». Сицилия и его друзья начали организовывать небольшие марши на площадях. Эти небольшие марши превратились в большие марши — некоторые с более чем 200 000 участников — чтобы обнародовать то, что в противном случае было отклонено. Движение Сицилии сыграло важную роль в создании массового движения за изменение ситуации, в остальном отмеченной страхом и отчаянием. И все началось с обычной прогулки на публике с друзьями.

Создавать неловкие ситуации, говорить «нет» кошельками и голосами, ставить одну ногу впереди другой — такие действия не требуют голоса Оскара Ромеро или самоотверженности Дороти Дэй.Это обычные акты справедливости, разоблачающие разорванные отношения, чтобы мы могли работать для чего-то лучшего.

Создание вещей (немного больше) Whole

Пролить свет на разрушенность нашего мира — одна из составляющих справедливости. Другой — присоединиться к работе Святого Духа по восстановлению сломанного, следуя по стопам Плотника и Целителя, который потратил много времени на восстановление сломанного.

Опять же, восстановление сломанного может выглядеть вполне обычным делом.

Один из трагических аспектов нашего сломанного мира состоит в том, что одни голоса слышны легче, чем другие. Там, где я живу, в западной Канаде, голоса мужчин и женщин из числа коренных народов, голоса новичков и голоса женщин в тот или иной момент нашей истории были отодвинуты на второй план. Как мы вообще можем начать все исправлять?

Учителя показывают мне один очень простой путь вперед в своих классах. Каждый день творческие учителя поднимают голоса, которые раньше были заглушены.Читая иллюстрированные книги авторов из числа коренных народов, рассказывая истории женщин-строителей нации, которые игнорируются в наших учебниках истории, или присваивая романы авторам из недостаточно представленных сообществ, учителя делают разорванные отношения немного более правильными, заставляя своих учеников слышать голоса своих собратьев. носители, которых они иначе не могли бы услышать.

Иногда налаживание разорванных отношений — это вопрос церковной недвижимости. Рядом с моим домом в Эдмонтоне, Альберта, пресвитерианская церковь недавно решила, что для ее уменьшающейся прихожанки просто не имеет смысла использовать большую церковную собственность только для воскресных служб и периодических евангелизационных ужинов.В то же время небольшая группа женщин в собрании подружилась с вновь прибывшими в Канаду через спонсорскую помощь беженцев. Соединив два и два, церковь решила превратить свою церковную собственность в красивый жилой комплекс для приезжих.

У этой церкви было вдохновленное Христом видение более гостеприимного мира, в котором у всех людей есть то, что им нужно для процветания, — в данном случае безопасный и доступный дом. И поэтому они проделали утомительную работу по получению разрешений на работу, подаче заявок на изменение зонирования и обходу домов, чтобы убедить своих соседей, что этот новый жилой комплекс будет полезен для района.Работа была долгой и часто скучной. Он не получил много похвалы или внимания средств массовой информации, а имена прихожан не войдут во многие учебники истории. Но их обычные действия помогли исправить множество ошибок — войну, перемещение и изоляцию. Псалом 33 говорит нам, что Бог любит именно такие обычные повседневные поиски справедливости.

Богослов Густаво Гутьеррес сказал, что его путь к справедливости вдохновлен одним вопросом: как мы можем сказать бедным (или забытым, исключенным и оттесненным), что Бог любит их в мире, который ощущается как отрицание любви? Его ответ — и наш — — «позволить справедливости течь» обычными, повседневными способами.Когда мы это делаем, мы говорим людям, которые бедны, а также тем, кто забит или исключен, что Бог любит их — не пустыми словами, но помогая строить мир, который больше не воспринимается как отрицание любви. Вот почему Корнел Уэст говорит, что «справедливость — это то, как любовь выглядит публично».

Призыв к справедливости может показаться пугающим, но это не обязательно. Осуществление правосудия может означать совершение чего-то экстраординарного, например, столкновение с коррумпированным политиком, осуждение несправедливого закона или протест против глухого правительства.Но это также может быть так просто, как неловкий разговор с вашим дядей или переход в другой раздел библиотеки, чтобы найти новых авторов для вашего ребенка.

Это, безусловно, будет означать горячую молитву о том, чтобы Бог справедливости и праведности присутствовал среди нас новым и поразительным образом, когда мы делаем справедливость частью нашего повседневного хождения веры. И пока мы молимся, мы можем позволить словам активиста Дэниела Берригана держать нас под контролем: «И еще есть вопрос о молитве, которая по большей части состоит в том, чтобы настаивать на том, чтобы Бог сделал для нас то, что мы не хотим делать друг для друга.Решение: давайте делать друг для друга то, что, по нашему мнению, Бог сделал бы для всех. Это известно как деятельность Бога ».

Вопросы для обсуждения

1. Что в первую очередь приходит вам на ум, когда вы слышите фразу «правосудие»? Почему?
2. Если «справедливость заключается в том, чтобы у каждого было то, что им нужно для процветания», «восстанавливая те нарушенные отношения, которые препятствуют Божьему шалому», каковы некоторые признаки или признаки Божьего шалома или человеческого процветания?
3. Как мы можем говорить правду с любовью во время этих неловких разговоров, чтобы не только поступать справедливо, но и проявлять милосердие?
4. Какую обычную работу правосудия вы возьмете на себя обязательство совершить на этой неделе?

Необычное: Обзор сотен

Возможно, мир упорядочивает теория; возможно, поэзия нарушает его.. .

Возможно Сотни (Duke University Press, 2019) — совместная работа Лорен Берлант и Кэтлин Стюарт — делает и то, и другое, описывая свое «обычное». Я говорю около в феноменологическом смысле, когда я теряю из виду какую-то задницу и принимаю это. Заблудший след — это пространство стихотворения, которое вызывает вопрос: почему этот обычный, этот мир в таком порядке? Там, где мы находим его любопытные очертания, «мир — это имперское обещание формы, едва начерченной и все еще заряженной собственной убираемостью.. . «Мы» любит горячую пищу или нет »(22). Мне интересно, что отталкивается или что объединяется — обычные привычки, вещи, события, распорядки »с движением, образцом и концепцией; сотни растягивают сцену, удерживают мировую желе и регистрируют изменение, которое не является антитезой цепям »(117). Что я узнал из The Hundreds : вы можете задокументировать то, что считаете обычным, и это будет одним из способов реализации концепции. Может возникнуть вопрос: если рассматривать обычное как концепцию, какой мир объединяется, распадается, возрождается или расцветает? И, учитывая его ограничения, «Что мы будем делать с нашей близостью?» (117).

Мы узнаем, что книга началась как привычка, или попытка создать ее с интервалом в сотню, написав наблюдения по электронной почте. При тандемном письме один голос размывается в другом. Все становится реальным: когда проект состоит в том, чтобы написать «новый обыденный» фрагмент из 100–500 слов, ставки усиливают то, что известно или замечено, что имеет значение и, следовательно, кто или что делает это справедливо. Таким образом, обычное — это ответственность (или Сотни, — это способность реагировать), где прививки и внимание принадлежат воспринимающему и его среде.Его совокупный аргумент удерживает мир, действуя жестами. Таким образом, мы втроем проводим обычный обзор The Hundreds с отсылкой к его концепции (-ям) — обменивая наши сотни, размывая наше авторство, играя / записывая, какие концепции объединяют этот мир и как формируются внимания формируют его индексальность.

Обычный

Сотни предполагает, что обычное, как чтение и письмо, — это игра ожидания.Мы знаем, что это правда, потому что можем видеть это в друзьях, которые заканчивают наши предложения слишком часто или пытаются это сделать. Я выучил английский фонетически и лирически, «Клятва верности» — это набор звуков, спетых вместе до того, как это стало преданностью. Рискуя показаться бессердечным, мы прижимаем слова к произвольной форме, чтобы бросить вызов обычной композиции. Чтение тоже становится вызовом, «бунтом, уведомлением, червоточиной или пылинкой» (85). Читателя потрясает привычка читать академическую лирику, состоящую из трех списков предметов.«Толчок» стоит оплошности или затрудненного дыхания, если читатель может также почувствовать ответственность перед обычными людьми.

Толчки становятся центром внимания. «Мышление идет боком. Что угодно может начать действовать как шарнир, внезапно активировавшись каким-то образом под рукой »(22). Ошибки становятся образцом отчуждения от обыденного, что приближает к нему. Мысль — это маленькая рыбка, отчаянно плывущая от пасти акулы, неумолимо затягиваемая ею.Втянулся во что? Вспышка реалити-шоу или его противоположность в фэнтези, в научной фантастике. Сопоставление двух, как будто то, что реально, и то, что воображается, никогда не подвергалось раздвоению, теперь сшито силами восприятия. Акула — чудовище-геге. Что-то происходит во время чтения, когда одни вещи кажутся слишком реальными, чтобы быть реальными, а другие — слишком странными, чтобы быть реальными. Все это немного жутко. Понятия размываются, место становится как произвольным, так и тем, куда направляется разум, чтобы различать их. Возможно, шутка заключается в том, что вся теория состоит в том, чтобы указать на очевидное, очевидное, которое следует подвергнуть сомнению: какую форму принимает знание / искусство / обычная жизнь?

То, что мы должны подвергнуть сомнению наши предположения, кажется очевидным.В «Глазурь на торте» нам дают обычную сцену и просят ее раскадровать. Сцена содержит большой кекс на день рождения и братьев и сестер, которые усиливают желание, дуя как одно целое. Берлант / Стюарт задает нам вопросы, осторожно исследуя наши предположения; что вы видите на сцене ? «На улице солнечно? Какого пола и расы эти дети и их взрослые, доставляющие кексы? . . . Это правильные вопросы? » (30). Урок здесь, кажется, таков: триангулируйте свое внимание и представьте, что мерцает по краям.. . тогда вопрос , что . То есть «обычный» уже отвлекающий маневр. Как ты себя чувствуешь?

Когда мы вместе писали обзор, очевидное и обычное превратилось в способы переживания. «Я не знаю, что я чувствую, , », — сказала Синди, как будто существуют канонические способы восприятия, способы восприятия, которые могут поместить нас в аккуратные эпистемологические категории, удовлетворенные привычкой, которая превращается в тик, который становится общим миром. Точно так же мы читаем на автопилоте, ищем модные слова и прислушиваемся к сути и пунктам, чтобы указать, где мы должны кивать, хм и аплодировать.Знание становится тоном. Тон служит ожиданию того, как вещи должны ощущаться.

Предположительно обычное лицо при внимательном рассмотрении часто само себя странно. Возможно, обыватель воспринимает наш взгляд и решает действовать по-другому, с большим / меньшим чутьем, может быть, с блестками. То, что обычная вещь может сопротивляться нашему знанию, чувствуется в этом климате. Берлант и Стюарт утверждают: «Оценочная критика — это умственная привычка размагничивать вещи ради ясности»; в качестве лекарства, по их мнению, мы должны «попробовать перемагнитить, а потом еще раз подумать» (120).Ясность, конечно, приятна, но урок здесь состоит в том, чтобы ниспровергнуть. Это наблюдение, доведенное до уровня изобретения. Совместное письмо открывает нам откровение слов друг друга, оживляя сцену композиции. Между The Hundreds и нашим ответом имеется voces paginarum .

Восприятие

Можем ли мы увидеть то, на что не (не хотим) смотреть? Является ли «видеть» частью проблемы? Можем ли мы воспринимать больше? Как мы могли бы заново заселить пространство и поместить с по язык, выполнить этнографический разрыв, отказаться от «научного описания» и обратиться к поэтике.Наши вопросы обязательно сместятся.

Вопросы обещают породить, но приводят к окольным результатам, и мы ищем жанр как точку опоры. Из более широкой науки Берланта мы узнаем, что жанр тоже произвольный, поскольку это определенное тщеславие для завоевания признания в мире. Из работы Стюарта над повествованием и его исполнением мы узнаем, что сплоченность часто зависит от взгляда. Безотлагательность в иллюстрации того или иного способа теории в соответствии с временными и композиционными характеристиками, которые вдохновляют его, тоже не будет чем-то новым, за исключением того, что кажется знакомым, потому что мы знаем его как искусство, литературу, документальный фильм, а не так называемый « теория », которая вызывает нервные стоны или закатывает глаза у не щедрых зрачков.Наряду с появляющимся корпусом исследований, основанных на искусстве, фикто-критикой, творческой научной фантастикой и множеством других гибридов, теория изменения жанра привлекает наше внимание к эпистемологическому тщеславию, которое считается необходимым для их реализации. Воспринимать — значит заниматься жанром, методом и отношениями.

Восприятие приходит в медленных слоях построения. Сотни предлагает читателям заглянуть в измененное восприятие или то, что происходит в процессе действия, но также прекрасно подчеркивает, что само восприятие по своей природе множественно.Это означает, что композиция обязательно многогранна, а The Hundreds — всего лишь одна итерация. Читая композиционно, читая как писатель , ища слова и миры, которые провоцируют и преследуют, обращая внимание на то, как слова привлекают и отталкивают нас и друг друга, как что-то намекает нам между строк, мы наблюдаем появление концепций, выражать и растворять, фрагментировать на ответвления и итерации, всегда втягивая объекты в исполнение. «Для нас концепция — это пространство, которое светится и светится.Мы пытаемся вызвать в воображении мир его слов и слова его миров. . . все инициирует »(51). Авторы танцуют с концепциями. «Мы пытаемся изобразить энергетику движения мысли / материи, ее завихрение» (51), все дело в том, «как прочувствовать свой путь внутрь» (58). Они показывают нам один из возможных способов восприятия мира, составления мира мира . Мы понимаем восприятие и мироощущение как отношения.

Идентичность

Чтение Сотни , мое «Я» чувствовалось обнаженным; моя привязанность к уединенной перспективе и мое желание что-то почувствовать были вызваны, и «я» было оставлено позади, временно оставлено.Этот опыт, аффективный вызов моему стремлению к определенности, отделил меня от определенного способа познания и погрузил в калейдоскоп интуиций и атмосферных настроек, где активизируются и расширяются другие формы восприятия. Внимание Берланта и Стюарта к обычным событиям и тому, как они возникают — из простых карандашных заметок или взгляда на лицо парня за соседним столиком, который встречается с пылким вегетарианцем, которого он встретил в Интернете, — стремятся спровоцировать своего рода альтернативное осознание.Авторы настаивают на том, что композицию следует рассматривать как действие восприятия ; их работа, по их словам, — это «практика сжатия и ослабления объекта-сцены с помощью стотсловных образцов» (8). Такой способ композиции приглашает нас как читателей в мир, где «я» не является фокусом, где мы вместо этого подвергаемся действию концепций в возникающих сценах, где «я» — просто одна часть сцены, ничего Чтобы остановиться, просто еще что-то, включенное в спектакль.

Друг слышал, как Берлант и Стюарт произносят отрывки на конференции.Показательным моментом была строчка на странице 42: «Гуманистическая критика просто продолжает грызть мир, как будто весь смысл бытия и мышления состоит в том, чтобы поймать его на лжи». Авторы стремятся не отказываться от критики, а развивать новые критические практики, рассматривая концепции как становление. Они находят альтернативные способы бытия и мышления, которые помогают нам по-другому выйти на сцену. Это не случайно, что такой образ жизни нарушает идентичность; Гуманистическая критика и «я» долгое время дружили с пользой, наслаждаясь своей коллективной уверенностью.

Ожидание и обращение могут быть пугающими и захватывающими. Читатели жаждут «приспособиться», найти «я», даже рискуя быть разоблаченным. Желание интерполяции конкретное и аккуратное, отверстие в скале по форме точно так же, как вы, в отличие от фигур, которые я когда-то видел в галереях Манхэттена, в районе Мясопереработки. Мой друг Фэг Типс сказал: «Часто, когда я ничего не чувствую, они заставляют меня злиться». Искусство ничего не говорило, оставляя «Я» без внимания, без одежды, без присмотра, без украшений.Это может приводить в бешенство, когда вас задевает или задевает текст неудовлетворительным образом. «Кавычки пробивают дыру в мире, которая засасывает разрозненные моменты в уязвимое соприсутствие» (206). Обычно там, где должны быть люди, такие как «Лорен» или «Кэти», «читатель» или «я», бывают дыры.

Сотни создают ощущение чтения, как если бы вы стояли на краю пропасти, балансируя на цыпочках. Любое ощущение земли мимолетно и временно. Интересно: нужна ли нам уверенность, чтобы чувствовать? Часто, когда они заставляют меня ничего не чувствовать, они заставляют меня бояться.«Страх оказаться внутри безымянной огромности» (142) — это один из заголовков в «Неиндексе», предложенном Эндрю Кози и К. Трешером в книге « Сотни ». «Мы здесь вместе, 73, passim » (142) . То, что читатели жаждут «вписаться», означает, что некоторые не захотят. Мы размышляем о доступных для читателя формах, но даже это кажется нам незнакомым. В конце концов, мы отвечаем по привычке. То, что нас успокаивает практика присвоения имен именам , эксплуатируется. На этих страницах нет никаких откровений, только приостановленные сцены.

Сотрудничество

И в начале тоже нет номеров страниц; сначала я подумал, сошло ли это авторам с рук и как еще они сопротивлялись; «Мы старались не предоставлять даже эту предварительную информацию» (x). Мы не знаем, кто что написал или что написал кто; часть того, что здесь поставлено на карту, — это недостаточность знания . Нет приключений в знании, нет открытия для новых возможностей. Вместо этого каждый Hundred подбирается к невыразимому и обнюхивает, настраиваясь на элементы, которые работают с другим регистром, с другим масштабом.Благодаря сотрудничеству, стремясь «воспринимать объекты как движение и материю» (8), рассматривая вещь / сцену / событие как «становление», им удается выделить возможности, а не всегда то, что нравится.

Обращаясь к «Я», становится возможным спросить, чье обыкновенное привлекает внимание. Когда я читаю, я обнаруживаю, что играю в игру, чье письмо принадлежит чьей (иногда легко, иногда нет), а затем перенастраиваю свои выводы — имеет ли значение ? В каком случае это не так и когда разница будет означать жизнь или смерть? «Хотим ли мы знать, что повстанцы во время перестрелки были в ярких джинсах?» (18).«Я» думает об этой истории как о мире тщательно каталогизированных событий, которые необходимо осмыслить, чтобы предотвратить новые исторические происшествия. Для этого имеет значение, какие объекты считаются верными или вместе.

Соавторство — игра, в которой Сотни застенчивы. Игры соавторства могут декларировать, что ваше, а что мое (Philips, Bersani, 2008; Farquhar, Zhang, 2012; Berlant, Edelman, 2013), или же ставить перед собой другие задачи. Вместо этого мы поручаем себе, передавая индивидуальность, смелые истории и ощущения в субаренду, зависеть друг от друга другими способами, как микробиомы игры, хихикающие вдоль длинной пищевой цепочки.Эти другие способы знают, что значение не зависит от говорящего или намерения.

Хотя, если бы я ушел с одной сотней, это было бы «На редактировании». Есть ритм, Берлант и Стюарт называют его «мысленным дыханием», на который читатели обычно опираются. На протяжении Сотни слов синтаксически сталкиваются друг с другом, как перемешивание плиток маджонга, никогда не смываются, никогда не складываются, никогда не натягиваются, но разбиваются друг о друга. Это был шум или музыка? До «Редактирования» практика чтения часто казалась запыхавшейся или несинхронной, часто шаркающей или спотыкающейся, как внизу лестницы в ожидании еще одного.

Поездка заканчивается указателем, предназначенным для удовольствия и для размышлений: в поэтике вопроса о том, откуда взялась концепция, также решается, что можно процитировать, на что стоит обратить внимание. Веселье начинается, когда вы начинаете думать, что воздух, которым вы дышите, или кофе, который вы пьете, внесли значительный вклад в ваш образ жизни и, следовательно, на мышление. Кто-то пишет в Facebook: «Сегодня я получил должность. Я также открыл для себя кофе во френч-прессе, и какой из них, по вашему мнению, существенно изменит мою жизнь? » Решаю не цитировать именно это по профессиональным причинам.

Некоторые вещи, цитируемые в The Hundreds , цитируются условно: книги, журналы, статьи; затем есть «пожимание плеч» и «аниматронная искра» (157). Есть «Доказательства. Смотри инвентарь; видеть любовь; см. контакт; см. синтаксис »(161). Есть способ заставить ваших друзей индексировать для вас в качестве нотационной практики и из любопытства — спрашивать, что кто-то может увидеть, когда вы просите их увидеть то, что видите вы. Индекс — это чувство, когда вы спрашиваете нового любовника: «А что вы, , думали обо мне, , когда мы встретились?» И они откликаются щедро.Фред Мотен, Сьюзен Лепсельтер, Энрю Кози и Ч. Трэшер и Стивен Мьюке пишут свои индексы на свои собственные барабаны, что «со всеми голосами в ваших голосах и / их протянутыми руками» (Moten, 139), « passim — », (141, 142, 143, 144, 146, 147, 148, 149) и, где« этот эпистолярный роман — стихотворение. Но уже стихотворение — это разговор »(Лепсельтер, 152). Наконец, Муке отмечает, что о жанре фикто-критики, что часть -критика «представляет собой рискованный скачок, переносящий историю в другой« мир », где она может быть проверена неожиданной публикой» (153).Я не уверен, что это скорее неожиданная публика, чем неожиданная цепная реакция, когда публике предоставляется новый инструментарий для восприятия — определенные ритмы становятся заразительными, определенные вопросы — почему индекс построен так, как он построен, а не другой? определенные «конечно» чувственные способности, которые делают мир терпимым, разделяя его объекты. Мы вместе с остальными качаем головами, заимствуя синтаксис, настраиваясь на незнакомое обычное и знакомое странное. «Общее» состоит в том, что обычный предмет представляет собой скользкий предмет и, как пыль, безобидно прилипает ко всему, пока не становится помехой. Passim — «там».

Все, что вам нужно знать об обычных продуктах по уходу за кожей

Симпатичные минималистичные бутылки-капельницы, сумасшедшие списки ожидания, закулисная драма, слишком хорошие цены, чтобы быть правдой. Добро пожаловать в мир The Ordinary. Ироничное название, учитывая, что эта линия совсем не обычная.

Я всегда был большим поклонником ухода за своей кожей и регулярно пробую новые продукты и бренды, однако у меня было очень мало знаний об ингредиентах, которые я использовал.Я бы выбрал продукт, основываясь на названии бренда или на том, насколько роскошным он будет на ощупь или пахнет. Мой подход к уходу за кожей был довольно глупым и дорогим. Только когда я открыл для себя The Ordinary by Deciem, мои глаза открылись, и мой режим изменился навсегда. Линия средств по уходу за кожей, рожденная в Канаде, основана на активных ингредиентах по ценам в магазинах за фунт.

И позвольте мне сразу сказать, что этот пост не спонсируется. Фактически, вы никогда не увидите спонсируемого поста от The Ordinary, потому что они тратят очень мало денег на рекламу.Одна из основных причин, почему продукты такие недорогие.

https://theordinary.com/

Смешайте кислоту с неправильным кремом, используйте ее в неправильном порядке или в неправильное время дня, и ваша кожа будет разрушена. Понятно, что это может быть страшно, поэтому я и хотел написать этот пост. Я провел огромное количество исследований и протестировал множество продуктов за последние пять месяцев, и теперь я хочу поделиться с вами своим честным обзором. А также разберем некоторые сбивающие с толку аспекты ассортимента продукции и предоставим отличные ресурсы для дальнейшего изучения.Я знаю, что многие люди боялись пробовать продукты The Ordinary, потому что от бренда немного не хватает информации о том, как их использовать и что они будут делать с вашей кожей. Мне было сложно решить, что купить, но это заставило меня заняться самообразованием. Поскольку каждый продукт, по сути, представляет собой один ингредиент или небольшую группу ингредиентов, потребитель должен знать, как их использовать.

Впервые я обнаружил The Ordinary в их магазине Ковент-Гарден в Лондоне.В магазин выстроилась очередь, и люди лихорадочно хватали продукты с полок. Я был так потрясен, что мне пришлось уйти и обратиться в Google, чтобы провести небольшое исследование. Я купил около пяти продуктов, которых было столько, сколько я мог уместить в свой и без того полный пакет с жидкостями для аэропорта. Примерно через две недели пробуя эти продукты, я зашел в интернет и купил еще много. Я был официально влюблен.

Ниже приведены мои личные обзоры продуктов, которые я пробовал, которые, по моему мнению, больше всего подходят для моей кожи.Важно помнить, что то, что работает для меня, может не сработать для вас и наоборот. Внизу этого поста я оставлю список других ресурсов, которые вы можете использовать, чтобы узнать о других типах кожи и других обзорах продуктов.

Мои продукты проверены

Вероятно, лучше всего начать с описания моего типа кожи, чтобы дать некоторый контекст для продуктов, которые я использую. Моя кожа по большей части довольно хороша. Я не страдаю от прыщей, прыщик для меня обычно означает одно или два пятна вокруг моего ТОМ.Однако у меня сухая, иногда чувствительная кожа. У меня заложенность подбородка, которую я никогда не могла исправить, и неровная текстура на щеках. Еще у меня на скулах есть раздражающие милиумы. Сейчас мои самые большие цели по уходу за кожей — увлажнить кожу, улучшить ее текстуру и принять меры против старения.

Все направления исходят с веб-сайта TheOrdinary.com.

Тонизирующий раствор с гликолевой кислотой 7% 8.70 EUR

Тоники помогают сывороткам лучше впитаться, нежно отшелушивая кожу.Это оставляет легкое покалывание на коже из-за гликолевой кислоты внутри. Он не содержит масла, силикона и спирта. Я использую его вечером в качестве последнего шага для очищения кожи. Я определенно чувствую, что это имело значение и сделало мою кожу ярче, а также удивительно по цене по сравнению с аналогичными продуктами.

Проезд

В идеале использовать в личку, не чаще одного раза в день. После очистки смочите ватный диск формулой и нанесите средство на лицо и шею.Избегайте попадания на кожу вокруг глаз и контакта с глазами . Не смывать . При необходимости продолжайте дополнительные процедуры по уходу за кожей. Если возникает стойкое раздражение, прекратите использование и обратитесь к врачу. (Предупреждение о солнечных ожогах: этот продукт содержит альфа-гидроксикислоту (AHA), которая может повысить чувствительность вашей кожи к солнцу и, в частности, вероятность получения солнечных ожогов. Используйте солнцезащитный крем, носите защитную одежду и ограничьте пребывание на солнце во время использования этого продукта и в течение недели после. Используйте только по назначению.Контакт продукта с кожей должен быть ограниченным по частоте или продолжительности.)

Молочная кислота 10% + HA 6,79 EUR

Кислоты используются для отшелушивания кожи, что важно для более глубокого проникновения других продуктов. Некоторые кислоты могут быть довольно резкими, особенно на чувствительной коже, но я считаю, что эта кислота мягкая, с легким покалыванием. Если вы новичок в кислотах, возможно, вам лучше сначала попробовать 5% -ную версию. Я использую его один или два раза в неделю вечером, и моя кожа всегда кажется такой гладкой по утрам.

Проезд

Применять 1 раз в день, лучше всего в личку. Можно разбавлять другими средствами для уменьшения силы, пока кожа не разовьется в толерантности. Избегайте попадания в глаза. Если раздражение не проходит, прекратите использование и обратитесь к врачу. (Предупреждение о солнечных ожогах: этот продукт содержит альфа-гидроксикислоту (AHA), которая может повысить чувствительность вашей кожи к солнцу и, в частности, вероятность получения солнечных ожогов. Используйте солнцезащитный крем, носите защитную одежду и ограничьте пребывание на солнце во время использования этого продукта и в течение недели после.)

Сквалан 100% растительного происхождения 7.20 EUR

The Ordinary предлагает на выбор несколько различных масел для лица, но я выбрал сквалан, потому что в отличие от других масел, оно не — комедогенное, (это означает, что оно создано, чтобы помочь уменьшить потенциальную закупорку пор). Это мой любимый продукт, и я использую его почти каждое утро и вечер. Это самое дешевое масло из сквалана на рынке и лучшее, что я пробовал.

Проезд

Наносите несколько капель в день или по мере необходимости на все лицо, в идеале после водных процедур.

Обычная суспензия азелаиновой кислоты 7,20 EUR

Легкий крем-гель, предназначенный для тусклой, заметной кожи. Азелаиновая кислота — эффективный антиоксидант, полезный для всех типов кожи. Это мой любимый продукт для нанесения под макияж, поскольку он сушит его до матового состояния, но оставляет кожу очень мягкой. У меня есть покраснение в определенных областях лица, которое усиливается с похолоданием, и это был такой замечательный продукт, успокаивающий мою кожу.

Проезд

Наносите на лицо утром и / или после полудня для улучшения видимого сияния и улучшения текстуры кожи. Днем пользуйтесь защитой от солнца.

Natural Moisturizing Factors + HA 5.80 EUR

Прекрасный насыщенный крем в удобном тюбике для выдавливания. Формула содержит уникальную комбинацию аминокислот, которые помогают улучшить тонкие линии и морщины. Небольшое количество имеет большое значение для увлажнения кожи и отлично работает под макияжем. Я использую это почти каждое утро и ночь в качестве последнего шага в моей повседневной жизни.Это также то, что я использую для смешивания с моими каплями для загара Isle of Paradise.

Проезд

Наносить после сыворотки по мере необходимости для эффективного увлажнения поверхности.

Раствор аскорбил глюкозида 12% 12,90

евро

Это сыворотка с витамином С, которая способствует общему осветлению кожи и устраняет признаки старения. Он также помогает при проблемах с тоном кожи и помогает предотвратить появление черных точек, поскольку предотвращает окисление масла. Я использовал гораздо более дорогие кремы с витамином С, но этот работает не хуже.

Проезд

Нанесите несколько капель на лицо утром и вечером.

Эмульсия Granactive Retinoid 2% 9.80 EUR

Ретиноиды

традиционно очень дороги, поэтому линейка ретиноидов от The Ordinary чрезвычайно популярна. Считается, что кремы с ретиноидами содержат лучшие ингредиенты для устранения признаков старения, таких как тонкие линии, морщины и неровный тон кожи. Ретиноиды следует использовать с осторожностью, важно со временем повысить толерантность вашей кожи, чтобы избежать негативных реакций и ожогов.Поскольку они повышают чувствительность вашей кожи к солнцу, рекомендуется использовать их только ночью и избегать солнца или пользоваться SPF. Эта формула считается хорошим началом, если вы новичок в ретиноидах.

Проезд

Нанесите небольшое количество средства на лицо в PM как часть вашего режима ухода за кожей, после водных сывороток, но перед более тяжелыми процедурами. Не используйте с другими ретиноидами. Избегайте незащищенного воздействия солнечных лучей. Хранить в прохладном сухом месте.

2% раствор салициловой кислоты 5.30 евро

Салициловая кислота, как известно, помогает предотвратить появление прыщей и заложенности кожи, отшелушивая кожу и очищая поры. Бета-гидроксикислота проникает в фолликул и в сальные железы, где помогает избавиться от бактерий и жира. Это точечное средство для меня, и я думаю, что оно понравится всем, кто страдает от высыпаний или прыщей. На моей и без того сухой коже он может сильно сушить, поэтому я не использую его каждый день.

Проезд

Использование в AM и PM.Нанесите небольшую точку непосредственно на пятна для видимого улучшения или нанесите небольшое количество на лицо, чтобы сохранить видимую прозрачность при продолжении использования. Избегайте попадания на кожу вокруг глаз и контакта с глазами . Не смывать. При необходимости продолжайте дополнительные процедуры по уходу за кожей. Если возникает стойкое раздражение, прекратите использование и обратитесь к врачу. (Предупреждение о солнечных ожогах: этот продукт содержит бета-гидроксикислоту (BHA), которая может повысить чувствительность вашей кожи к солнцу и, в частности, повысить вероятность солнечных ожогов.Используйте солнцезащитный крем, носите защитную одежду и ограничьте пребывание на солнце во время использования этого продукта и в течение недели после этого.)

Ниацинамид 10% + цинк 1% 5,90 EUR

Эта сыворотка тускнеет через несколько минут после нанесения. Исследования показали, что ниацинамид успокаивает воспаление, улучшает кожный барьер и помогает контролировать выработку масла вместе с цинком. Хотя я не знаю наверняка, у меня есть подозрение, что именно этот продукт помог уменьшить мою милиуму, чего раньше не делал ни один другой продукт.По этой причине это один из моих любимых продуктов от The Ordinary, и я уже готовлю вторую бутылку.

Проезд

Наносить на все лицо утром и вечером перед нанесением более густых кремов.

Сывороточная основа 6,70 EUR

Этот фундамент действительно замечательный! Совершенно не похоже, что я использую тональный крем, при этом выравнивая тон кожи и скрывая любые пятна. Эта сывороточная основа — это то, что я всегда искал в каждом креме bb и cc, но никогда не находил.Я ношу это почти каждый день и считаю, что это достаточное покрытие (мне нравится мое покрытие!), При этом моя кожа все еще выглядит и ощущается как моя кожа, только лучше. Единственным недостатком является отсутствие SPF, хотя я считаю, что они выпустили новую версию с SPF, так что я определенно сделаю еще одну покупку в ближайшее время.

Фонд полного покрытия 6,90 евро

Поскольку мне так нравится сывороточная основа, я не так часто обращаюсь к версии с полным покрытием.Иногда я добавляю немного сыворотки в основу, чтобы добавить дополнительное покрытие. Поскольку основы такие дешевые, я смогла купить несколько разных оттенков и смешать формулу, которая подходит моей коже в разные дни.

Самое лучшее во всей этой линейке продуктов — это цена и возможность адаптировать продукты в соответствии с потребностями вашей кожи. Ordinary признает, что нет двух одинаковых людей, поэтому они создали продукты, которые можно использовать для настройки наших собственных формул и процедур.Да, это означает, что вам нужно немного поработать, чтобы понять, что вам нужно использовать, но когда вы это сделаете, ваша кожа никогда не будет выглядеть лучше!

Мой режим ухода за кожей

Я отслеживаю все различные продукты, которые использую с приложением Skincare Regimen Organizer. Вы просто вводите продукты, которые у вас есть, и он организует их в список режимов, когда и в каком порядке использовать каждый из них. Он также сообщает вам продукты, которые вы не должны использовать вместе, например, когда вы решите использовать молочную кислоту, и отметьте ее, приложение затем вычеркнет продукты, которые не согласуются с ней, например, другие кислоты.Какая находка! Приложение было создано, чтобы помочь людям с уходом за кожей The Ordinary, поэтому вы можете быстро добавлять их продукты в свой профиль, но вы также можете вводить другие, поэтому оно полезно независимо от брендов, которые вы используете.

Утренний распорядок

Ночное время

Один из лучших приемов, которые я обнаружил, чтобы помочь продуктам проникнуть глубже в мою кожу, — это использование нефритового валика ! Я одержим своим использованием утром и вечером.Обязательно прочтите , этот пост , если хотите узнать больше об этом великолепном и эффективном инструменте.

Другие ссылки и источники

Информация, которую я предоставил выше, в значительной степени получена из приведенных ниже статей и дискуссионного форума. Обязательно ознакомьтесь с ними, чтобы узнать о других типах кожи и продуктах, которые я не пробовал.

Эта группа действительно удивительна для советов по уходу за кожей. Каждый день женщины задают вопросы по уходу за кожей и получают сотни ответов, так что это действительно отличный источник информации, и вы обязательно найдете кого-то, кто страдает теми же проблемами кожи, что и вы.

Связаться с Deciem

Deciem — это головная компания косметических брендов, включая The Ordinary. Если вы все еще не можете осмыслить ассортимент продукции, посетите веб-сайт Deciem. На их странице контактов вы можете написать специалисту по уходу за кожей. Вам нужно ответить на несколько вопросов о проблемах с кожей, и вы можете приложить фотографию. Затем они отправят вам список рекомендаций.

Если вы пробовали обычные продукты, я хотел бы узнать ваши мысли и получить рекомендации по другим продуктам, которые мне нужно попробовать! Дай мне знать ниже.

Где купить

The Ordinary можно купить в Cult Beauty, Beauty Bay и нескольких других интернет-магазинах, но я обнаружил, что на самом веб-сайте Deciem есть лучший выбор собственных продуктов (имеет смысл), а также бесплатная доставка в Ирландию.